Мы в это время переменили квартиру и устроились в Хлыновском тупике у Никитских ворот. Квартира была очень большая, и у нас впоследствии поселились еще родные. Стрельба, снаряды падали где-то близко. Кадеты и юнкера сопротивлялись в Кремле и во дворце 1-го Московского корпуса. Когда бои прекратились, брат Вячеслав явился домой с кучей книг из разбитой библиотеки, главным образом для меня — Чарскаяс иллюстрациями Самокиша в красивых переплетах. Приехала к нам кузина Нина — Нуся, тетя Маша Долинская с фронта — сестра милосердия.
Вселились к нам какие-то неизвестные типы, правда скромные, но все же было просторно.
Наступил голод, хлеб по карточке по 1/4 фунта (100 гр.) в день, черный, с соломой. Ни мяса, ни масла — была соленая треска и вобла. Все это противного вкуса. Занятия в реальном училище кое-как продолжались, и я был уже в первом классе. В классе было три еврея — Гольдвассер, Лурье и Зюс. Лурье был сын часовщика напротив училища, рядом с Петровским монастырем. Зюс был, как это ни странно, страшный шалун и второгодник. Ближайшим моим товарищем был Юра Олейников, он приглашал меня к себе в Трубниковский переулок, где у них был корсетный магазин. Мама Олейникова подавала маленький самовар и белые булочки. У нас Юру называли «Охе», так как он уверял, что мне была поставлена нашим учителем Иваном Степановичем Котовым отметка «О-х», то есть «Очень хорошо». Иван Степанович удивлял меня своим московским выговором и постоянной фразой «не сходите с местов», как объявляли кондукторы в трамвае: «местов нет».
Мы с Юрой ходили по музеям и в марочный магазин на Трубе, то есть Трубной площади, где главным образом продавали птиц и мелких комнатных животных. В Москве становилось все хуже и хуже, надо было пробираться к нам на юг, где при помощи немцев была организована гетманская Украина.
Тут выяснилось, что мы — украинские граждане, и мы зарегистрировались в украинском консульстве в Чернышевском переулке, получили «поевщчення», что мы находимся «пiд охоронои украшскои держави» и стали ждать отправки на Украину. Ждать надо было долго и упорно. Ехали все поодиночке. Сперва с одним дальним родственником, моряком, поехал старший брат Юра, потом я с дядей Жоржем, потом мама, брат Валя и, наконец, отец, когда Украина уже прекратила свое существование.
На дорогу мама достала белой муки и спекла коржиков, а дядя Жорж раздобыл курицу. В те времена такие подробности имели огромное значение. Сели в поезд — после Брянска дядя говорит: «Давай будем закусывать», и мы, к моему ужасу, сразу съели все, и коржики и курицу! Что же будет дальше? Я был уже в детстве расчетлив.
