8. Алеша.
Этот год с маленьким Алешей на содержании родителей оказался одним из самых тяжелых в моей жизни. Мальчик родился слабеньким, видимо, сказалась моя болезнь во время беременности. Плакал он редко, больше спал, но я вздрагивала от любого его писка, бросалась к нему.
Слава попытался снова жить с Надей, но ничего у них не получилось. К ней наведывались старые дружки, Славка устраивал пьяные скандалы, бросался на Надю с кулаками, она стала его бояться. В результате Слава вернулся к родителям, а Надя подала на развод.
Наш дом, вполне уютный и комфортабельный для двоих, оказался совсем тесным для неожиданно воссоединившейся семьи. В самой большой – «зале» на диване размещались родители, здесь же на раскладном кресле Слава. Моя кровать втиснута в маленькую, без окон спальню, в прилегающей к спальне и залу проходной комнате кроватка Алеши. Кроме этой кроватки там умещается письменный стол и книжный шкаф – рабочее место отца. А отец к тому же, желая подзаработать и помочь мне, взялся готовить школьницу к экзаменам в институт, занимался с ней за этим столом. Купать ребенка и стирать пеленки приходилось на кухне, подогревая для этого воду в кастрюлях на газовой плите. Развешивала пеленки для сушки я в доме или в пристройке, на веранде они сохли слишком долго.
Слава часто приходил пьяный, сидел на кухне, загораживая все проходы, цеплялся ко мне. Трезвый он разговаривал нормально, но от малейшей дозы алкоголя менялся совершенно, у него появлялось желание обязательно оскорбить, унизить. Причем, как близкий человек, он знал, чем можно обидеть сильнее всего, выбирал самые уязвимые места. Протрезвев, извинялся, говорил, что так не думает, но «что у трезвого на уме, у пьяного на языке», обиды накапливались.
Отец тоже пил все чаще. Самогонный аппарат работал, не переставая. Самогон стоял в графинах в серванте, в шкафу. Слава периодически наливал по рюмке, пил один. Я попросила родителей убрать графины, выслушав за это кучу оскорблений от Славы.
Прежняя компания родителей развалилась окончательно, они встречались только с Ужинскими. Закадычная дружба матери с соседкой закончилась, когда муж этой соседки застал ее вдвоем с моим отцом. Но калитку в заборе не забили, отец нырял туда при случае с бутылкой самогона, там ему всегда были рады составить компанию.
Мать кричала и на Славу, и на отца. Говорила, что простила отца за измену, но снова и снова возвращалась к этой теме, жаловалась на отца Ужинским.
Сейчас, когда мамы уже нет, и я не опасаюсь, что она случайно увидит эти записи, я могу более открыто рассказать о ее характере. Ярко выраженная истеричность сочеталась у нее с некоторой театральностью, у нее все было напоказ, «на зрителя». Причем, мама никогда не признавала себя в чем-то виноватой, виноваты были другие: «это он!», «это она!» Она всю жизнь ненавидела сестру отца, тетю Нину какой-то патологической ненавистью, помнила все обиды многолетней давности: какую-то кофточку не дала надеть, хотела познакомить брата со своей подругой и т.д. Ей все время казалось, что тетя Нина стремится разбить ее семью, что-то внушает отцу, мне. Ей не нравилось в тете Нине абсолютно все: слишком громко смеется, много придумывает, слишком умная – «умнота сплошная». Такого же отношения к тете Нине она требовала от отца, от меня, от Славы, часто устраивала скандалы по этому поводу.
Славу она оправдывала во всех поступках, обвиняла его друзей – увели, напоили, меня – что-то не то ему сказала, отца – не сумел найти подход к сыну, и, конечно, всех его женщин. В то же время у нее было какое-то врожденное чувство справедливости, могла проявляться и тактичность, деликатность, только не по отношению к тете Нине. По силе характера мама не уступала отцу, в чем-то даже сильнее. Слава безволен, просто плывет по течению: «Образуется».
Со Славой маме было легче, чем со мной. Они кричали друг на друга, не выбирая выражений, потом тут же мирились, обнимались. У меня обиды так быстро не проходили, я болезненно реагировала на ее крики, как и отец. Отец никогда не позволял себе грубых выражений, не говоря о том, чтобы поднять руку на женщину. Слава ударил меня кулаком в лицо, разбил губы, когда я попыталась остановить одну из их перепалок с матерью. Отец выгнал его из дома, а мать, несмотря на свою ненависть к тете Нине, упросила ее взять Славу к себе и обильно снабжала продуктами, пока отец не простил его, и Слава вернулся домой.
Отец и тетя Нина любили петь, всегда пели, когда что-то делали. Мама проходила мимо: «Что орет?», хотя пели они вполне музыкально. У нас всегда было очень много пластинок, я узнавала по радио, по телевизору большинство старых песен, потому что я их уже слышала. Муж тети Нины обладал абсолютным слухом, играл на пианино, аккордеоне, преподавал пение. В Средней Азии он был руководителем хора, в котором пела тетя Нина, так они и познакомились.
Свободное копирование
