Саша - 9

Ну, вот и закончены все дела, я уезжаю в отпуск. Саша все еще в командировке.
В Вольск я приехала одновременно со Славой. Трудно судить насколько изменилась я сама, но брат изменился полностью. Ничего общего с прежним товарищем по детским играм, хитроватым и насмешливым все же защитником, да и вообще человеком, которому можно что-то рассказать, довериться. Жесткий холодный взгляд, презрительно опущенные уголки рта.
Слава после приезда с Толей ко мне в Саратов уехал в Андижан, устроился там на завод и стал пить по черному. Денег на выпивку не хватало, тогда они с дружками-алкашами украли на заводе и продали трансформатор, деньги, конечно, пропили и сразу же попались. Дружки вывернулись или откупились, Слава попал под суд. Родители заезжали в Андижан по дороге в Сибирь к родственникам матери. Им открыто назвали сумму, которую надо заплатить, чтобы суд не состоялся, таких денег у них никогда не было. Славу осудили на два года «химии». В тюрьме он не сидел, но должен был жить в общежитии с такими же «химиками», никуда не уезжать, отмечаться каждый день в отделении милиции или где-то там еще. К началу моего отпуска заканчивался Славин срок
Впрочем, он собирался опять сойтись с Надей, растить Максима, утверждал, что только мысли о Максимке помогали ему продержаться эти годы среди уголовников.

Вернулся из армии Толя. Моя беременность еще не была заметна, я даже могла купаться, правда, в сплошном купальнике.
Встретились, как обычно, на Волге. Он рассказал о своей переписке с девушкой. Некоторые пишут в воинское подразделение наугад, солдат много, кто-то да ответит. Одно из таких писем передали Толе. Ей 19 лет, она приглашала его к себе после окончания службы.
- Что же ты не поехал?
- Там жениться надо, а я не хочу.
- Почему?
- Вообще не буду никогда жениться.
- Женишься, куда ты денешься.
Мой отпуск кончался, до отъезда оставалось всего несколько дней. Толя зашел в один из последних вечеров, предложил погулять. Бродили, как прежде, по улицам, говорили о чем-то незначительном. Он попросил:
- Расскажи о себе, что ты молчишь.
Сказать? Но это так трудно под его взглядом, язык не поворачивается:
- Я напишу тебе.
Я в брюках, в свободной блузке навыпуск, ничего не видно. Дошли до скамейки в сквере, сели. Он положил руку на мое плечо, долго сидели молча и неподвижно. Его лицо так близко, я слышу его дыхание, но он не делает попытки приласкать меня, и тем более не могу сделать такой попытки я. Наконец, я не выдерживаю:
- Толя, у меня ребенок должен быть.
Он вздрагивает, отодвигается от меня.
- Ты выходишь замуж?
- Нет, но у меня будет ребенок.
Какое-то время он молчит, потом деловито спрашивает:
- Сколько уже?
- Четыре месяца.
Его начинает бить крупной дрожью, как било, когда мы прощались на вокзале. Он уже не может сидеть, встает, проходит передо мной:
- Пойдем.
Я послушно встаю, иду рядом с ним.
- Как ты могла! Нет, ты точно ненормальная! Я же берег тебя, пальцем боялся притронуться, а ты!… Хотел, чтобы свадьба у нас была, все как положено. Да, сам виноват. Мог бы хотя бы одно письмо написать.
Дошли до его дома, он потянул меня в калитку. Вошли, сели на ступеньки в коридоре, не включая света. Из комнаты позвала мать:
- Толя, это ты?
Он отозвался:
- Да.
Что он хочет от меня, и что я хочу от него? Я думала о нем эти годы, надеялась втайне на его помощь, верила, что между нами все-таки осталась пусть не любовь, но дружба, считала его близким человеком. И он столько раз во время наших прежних разговоров просил меня о помощи «помоги, поддержи», разве я не могу рассчитывать на его поддержку? О чем же думал он? О том, что позволено было другому, позволено теперь и ему? Мешали наши прежние отношения.
- Ты об этом хотела написать мне?
- Да.
- Скажи мне свой адрес.
Он записал адрес, пообещал написать, и я ушла. Не помню даже, проводил ли он меня до дома или только до калитки.