Переписка с Ульрикой Фон Мольтке
Ноябрь, 13, 1991
Дорогой Георгий Гачев, столь быстрого и теплого ответа на мое неуклюжее письмо я даже не ожидала. Благодарю Вас. После того как я отослала книгу Розенштока, я несколько опасалась, что она может оказаться некиим нажимом: в конце концов она весьма объемна; все же я надеюсь, что Вы ее не ощутите как бремя. Но я знала, что, будь Юджин Розеншток жив, я бы рассказала ему о Вас, и вы бы встретились вдвоем. Это ему мы обязаны нашим переездом в Штаты, на земле которых мы теперь живем, поскольку моя свекровь Фрейя была его близким другом в последний период его жизни. Она осталась здесь и после его смерти в 1973 году, и сейчас мы живем дверь к двери с ней уже 7 лет. Вы правы, ассоциируя мое имя с «древним аристократическим и военным родом», однако традиция, с которой мы себя отождествляем ныне, — это линия Гельмута Джеймса, мужа Фрейи, кто был членом «Круга Крайзанера», группы сопротивления, в которой разрабатывались планы для Германии после того, как Гитлер потерпит поражение, и кто был убит — так же как и мой отец, нацистами — в 1945 г.
Я очень сожалею, что не знаю русского языка. Мы искали Вас в библиотеке Дартмута, но у них лишь две Ваши книги. «Русская
Дума» — заказана. Но нет ничего по-английски. Могу ли я попросить, нет ли Ваших статей на английском, и нельзя ли прислать нам фотокопию хотя бы той лекции, которую Вы читали в Дартмуте, — так, чтобы я разделяла ее с Конрадом, моим мужем, кто был болен в тот день, когда Вы выступали здесь, — и с моими друзьями?
Прежде чем я кончу, я должна подхватить сюжет с индейцами еще раз, поскольку меня смущает: неужели мои слова прозвучали так, будто я занимаю сторону экстерминации — против рабства? Я не вижу в этом альтернативы. Ни то, ни другое неприемлемо. Нелепо даже подчеркивать это, но Ваша реакция показывает, что я написала об этом двусмысленным образом.
Мне интересно услышать, как Вам представляются перспективы Вашей работы, когда Вы вернетесь в Россию? Будете ли Вы способны, наконец, опубликовать Ваши многие рукописи? Будет ли интерес и будут ли средства на это? И каково Вам здесь, как Вас принимают в Весленском университете?
С теплым приветом Ульрика фон Мольтке.
Ноябрь, 22, 1991
Дорогая Ульрика фон Мольтке!
Получать письма от Вас в моем одиночестве здесь — такое чудо! Словно от некоего Ариэля, духа воздушного пространства. Потому что я, будучи взволнован во время лекции, не помню Вашей внешности. Ваша жизнь теперь озарена для меня благородными душами, что ее окружают. Мой отец, кто был философом искусства и музыкантом, стал жертвой сталинских репрессий и умер в концентрационном лагере на Колыме (Сибирь) в 1945 году тоже.
Книга Юджина Розенштока — это вулкан, генератор идей. Особую родственность между нами я нахожу в личной, экзистенциальной интонации. Я откровенно объявляю об этом (как и он, рассказывая о своем шоке от опыта Первой мировой войны): что мои теоретические концепции имеют свое происхождение — в проблемах, ситуациях, чувствах моей повседневной жизни. Я не прячу их за абстрактным, Отвлеченным мышлением, но исповедую мышление, ПРИ-влеченное к моей личной жизни.
Кстати, в студенческом журнале Весленского университета опубликовано интервью со мной, и я посылаю его для нашего лучшего ознакомления.
Я сейчас решил превратить мои лекции в книгу «Национальные образы мира», в которой дать панораму национальных мен- тальностей на основе моих уже изданных книг и статей и неопубликованных рукописей. Книга не будет большой: 250–300 страниц, но ею я бы высунул верхушку моего айсберга. Если Вам придет на ум идея, где бы ее было можно опубликовать, будьте любезны сообщить мне. Я посылаю Предложение на книгу и текст моей лекции, который может послужить как резюме книги.
С теплым чувством Георгий Гачев
ЖИЗНЬ = ИСКУССТВО САМОВОСКРЕШЕНИЯ
22.11.91. Кажется, подвоскрес. Жизнь = искусство воскрешения. Самовоскрешения. Снова СТОИТ на писание — книжки английской. Сегодня, пожалуй, начало стану писать. За четыре дня свободных подведу фундамент сей.
Свободное копирование
