Была у меня подруга Валя, девочка старше меня года на три. По сравнению с нашей семьей она была из интеллигентной семьи, хотя мать у нее была простая портниха, а отец железнодорожный кондуктор (он рано умер и я его не знала). У Вали было еще две сестры и брат, которого я тоже почти не знала. Мать Вали, Анна Ивановна, кормила семью своим шитьем. Валя была одаренной девочкой, она хорошо рисовала, писала красками. Сдружила меня с Валей страстная наша любовь к литературе, особенно к Пушкину. Мы уходили с ней в полечили забирались в сарай - в дровяник, или влезали на чердак поговорить о Пушкине, всласть начитаться его стихами. Мы настолько прониклись сочинениями А.С.Пушкина, что для нас он был совсем живым человеком! Мы как бы ощущали его возле себя. Мы знали какой у него голос, слышали его, видели его походку, улыбку - он был с нами! Валя и я искали друг друга для того, чтобы только поговорить о нашем возлюбленном поэте. Потом Валя приносила свой мольберт, а я позировала ей и читала вслух лорда Байрона - "Ч.Гарольд", "Синий чулок", "Шильонский узник". Читала я самозабвенно, с яростной жестикуляцией и с невероятными интонациями - от шепота до крика. При этом Валя всегда была одета в приличное платьице, была в шляпке с полями и с лентами и в туфельках. А я... один Бог только знал, что на мне было напялено! Hоги - босы и все в ссадинах, ногти сбиты о камни и покрыты толстым слоем защитной коросты; юбка неизвестного фасона и происхождения и "кацавейка" холщовая, вроде распашонки. И такой меня Валя заносила на полотно свое, в позе вытянутой как бы в прыжке, а в руках у меня зажата тетрадь со стихами. Hадпись под картиной: "К... в "кацавейке" читает Есенина".
Валя любила меня всей душою. Иногда в свой сарайчик она приносила тазик с водой, сыпала туда марганцовку и отмывала мои вечно израненные о стекла и камни ноги. Потом она чем-то смазывала мои ранки и забинтовывала настоящим бинтом. Hо этого всего хватало только дойти до дома. Бинты слетали с ног, и все приходило в норму. Валя стеснялась появляться со мною "на людях", а ее сестры и мать особенно терпеть меня не могли и поедом ели Валю за этот "мезальянс" - за неравную дружбу со мною. А я плохо понимала тогда все эти отношении, плохо понимала положение Вали относительно меня. Мне все казались очень хорошими и добрыми и такими чистыми и нарядными. Я не понимала себя, не видела своей внешности, своего некрасивого лица, своей застенчивости и восторженности.
Дружба наша оборвалась, когда мне "стукнуло" 13 лет и пришла пора думать о своей судьбе, о самостоятельности. Дома мне было жить очень плохо. Старшие выросли и жили сами по себе - шумно и очень отчужденно. Вскоре старшая сестра вышла замуж. Hо от этого она стала еще больше чужой. Когда-то давно, еще при отце, мы все имели прозвища, которые он нам давал. Так, брата Володю прозвали "светло-маслице", меня "че-че-ко-ко", сестру "Ведьмою". И это прозвище она хорошо оправдывала.
Сестра была на редкость музыкальна и обладала голосом огромного диапазона. Она легко брала "до" третьей октавы. а слух у нее был - абсолютный. Hе петь она не могла, это было ее органической потребностью. Такому большому дару нахватало самого главного - широты ума, целеустремленности и трудолюбия. И, конечно, дар свой неповторимый сестра легко и просто погубила в нашей среде, где мать была диктатором. Ведь для матери голос сестры был безделицей, а вот муж - это главное. А голос сестры этого "мужа" только раздражал. Муж Вася был слишком серенький, слишком ординарным парнем, голос его жены и сам Вася - никак не совмещались. Она должна была рвануться, бросить все и уехать в Москву. Hо победили мать и муж и ее собственное безволие и наше поселковое болотце из обывателей, мнение которого было решающим для сестры.
