Наша Маша - 139

3.7.60. Луга.

Уже четвертый день папа в Луге. Ехал сюда автобусом. После двух с половиной часов качки и тряски вышел, пошатываясь, на привокзальную площадь, огляделся: никого нет, никто не встречает.

И вдруг — где-то далеко-далеко — разглядел голубую мамину кофточку, а рядом с мамой — человечка в белой панамке. Еще издали увидел, как покраснела, залилась румянцем Машутка, когда мама сказала ей:

 — Смотри, папа приехал!

Бежала со всех ног. В протянутой ручонке букетик полевых колокольчиков.

Все эти дни не отходила от меня.

К сожалению, погода с моим приездом испортилась — холодно, льет проливной дождь.

Вчера выдался небольшой просвет, и мы с Машей пошли на прогулку, знакомиться с окрестностями. Тут, на берегах Луги, довольно красиво, а местами и очень красиво, но не так дико, безлюдно и пустынно, как нам казалось, когда мы снимали дачу.

Нашли одну большую сыроежину. Машка ликовала, все время заглядывала в свою новую корзиночку и любовалась грибом.

На берегу Луги встретили пятерку больших (лет по восемь-десять) девочек. Все они с кружками и бидончиками в руках. Идут по ягоды. Девочки местные, я разговорился с ними. Они только что видели очень большие желтые лилии (кувшинки), но не могли дотянуться до них. Я отговорил их охотиться за лилиями в глубоких местах. Машка слушала нас, смотрела на девочек, ноздри у нее раздувались. И вдруг она обращается к девочке, которая стоит рядом с ней:

 — Тебя как зовут?

 — Оля.

Делает шаг к следующей:

 — А тебя как зовут?

 — Вера.

 — А тебя?

 — Галя.

Перебегает полянку:

 — А тебя? А тебя?

 — Наташа.

 — Ира. А тебя как?

 — Маша.

Одна из девочек показывает мне крохотный грибок с круглой, плотно натянутой шапочкой.

 — Дядя! Правда, это белый гриб?

 — Нет, — говорю. — Это не белый гриб. Это горькушка.

Другая девочка:

 — Ну вот! Я говорила!..

 — Тогда я брошу его, — говорит первая.

 — Зачем же бросать? — говорю. — Ты лучше его моей дочке отдай.

 — На!

Машка замирает от счастья.

Потом поворачивается ко мне, сует руку в корзинку, где лежит большая сыроежка, и говорит:

 — Можно, я им гриб отдам?

 — Конечно, можно.

 — На! — говорит Маша и протягивает сыроежку большой девочке.

Девочки ошарашены.

 — Она не жадная, — говорит кто-то из них.

Маша сияет. И папа тоже.

* * *

Обратно шли мимо еврейского кладбища. Кладбище маленькое, 30-40 могил, два-три стандартных дачных участка.

 — Вот кладбище, — говорю. — Отсюда, говорят, близко наш дом.

 — А что такое кладбище? — спрашивает Маша.

Я увожу ее — и от этой темы и от этого места.

Тема эта (смерть) по-прежнему занимает и волнует ее.

Часто вспоминает тетю Машу.

Сегодня сказала мне:

 — Знаешь, когда мы пойдем встречать мамочку, ты напиши письмо тете Маше... Она больная, у нее Вася... брат, что ли... Она к нему уехала.

Уже год прошел с тех пор, как тетя Маша уехала в Новгород к сыну Васе и умерла там, у этого непутевого сына.

Я молчу.

* * *

Вчера, перед тем как идти на прогулку, показал ей компас. Объяснил, зачем он и что он показывает. После этого отбоя не было.

 — Папа, а где Тбилиси? А где Комарово? Юг там? Когда я в Тбилиси к бабушке поеду, ты мне эту стрелочку дашь?

 — Дам, конечно.

 — И ты поедешь! Хорошо?