IV.
Но всего не опишешь, не выскажешь; обратимся к прибывшему в Москву с поручением Щекатихину.
Я уже разсказал, с каким уважением, с какою боязнию встречали посланцев с особыми повелениями, а фельдмаршал граф Ив. Петров. Салтыков, забывая знатность рода своего, забывая, что он внук знаменитаго вельможи в царствование императрицы Анны и близкаго ей человека Салтыкова, прозваннаго по черным и густым бровям императрицею соболем, забывая, что он сын фельдмаршала, победителя Фридриха Великаго, что он сам фельдмаршал, морщился, хмурился, отворотясь, но в лицо Щекатихину улыбался и одобрял предложениесего ярыги, изъявлял готовность выполнить все, что Щекатихин за лучшее находит к достижению своей цели.
Призван бывшийтогда в Москве обер-полициймейстером Павел Никитич Каверин, — опять отступление от раасказа, считаю необходимым ознакомить читателя, уведомить его, что такое Каверин.
Каверин был маиор в отставке, развратнейшаго поведения, сколь возможно о разврате и всякаго рода неистовствах составить себе идею — все это представлял Каверин в себе олицетворенным; словом, Павел Никитич был преемником всех и всякой нечистоты без изъятия. Пригожая наружность, довольно большой рост, крепкия мышцы, широкая грудь, ручавшияся за благонадежность в силах и продолжении действия, доставляли емусредства в избытке к удовлетворению его прихотей и вести жизнь с роскошью, равняться с богачами, баричами, быть в кругу тех, которые себя сами почитают лучшими людьми общества (le beau monde, la haute volee). В продолжение трех, четырех лет Каверин успел раззорить более полудюжины богатых женщин в обществе лучших людей, и репутация его гремела в Москве. Брат жены Ивана Петровича Архарова — Катерины Александровны, Корсаков (имя его забыл), богач, оставил после себя побочных сына и дочь, обезпечил на будущее время жизнь их, наделив обоих значительным достоянием; по смерти его, дети постудили под опеку и покровительство в дом Архарова.
Анна Петровна, безфамильная дочь умершаго Корсакова, была редкой красоты девица, отлично образованная, одаренная талантами, с большим умом ис большою неопытностью. Отец ея, Корсаков, не щадил ничего, платил большия деньги за учение Анны Петровны. Она все переняла, чему ее учили, казалась прелестным ангелом и, действительно, была ангел по врожденному ей расположению к добру, но ей не было дано правил нравственности, и от кого было ей получить сии наставления: она была сирота, она не знала матери своей!
Дом Ив. Петр, Архарова был кабак для так называющихся благородных, то-же самое, что впоследствии (1831 г.) в Москве английской клуб. Чтобы поступить членом в клуб, надобно (было) иметь для игры в карты деньги, чтобы быть прннятым в доме Архарова были надобны деньги.
Катерина Александровна была очень скупа; из доходов с имения своего она Ивану Петровичу ничего не давала, может быть, хорошо делала; но Ивану Петровичу хотелось пожить, надобно было пожить, он был брат любимца Екатерины, известнаго Николая Архарова, бывшаго обер-полициймейстера в Москве, а впоследствии генерал-губернатора в Твери, Новегороде и, наконец, за 3 или 2 года пред кончиной императрицы был главнокомандующим в Петербурге. Иван Петрович открыл — без объявления — картежный дом. Картежное ремесло приноситбольшия выгоды, при случаях бывают неудачи, да от неудач терпели прожеционисты. Иван же Петрович никогда в потере не был. Он, по праву хозяина давшаго благородным людям и для благороднаго занятия приют, был у всех игроков в доле; сверх сего сбор за карты покрывал все расходы на содержание дома, угощение, прислугу и пр. В кабаках, трактирах, в домах содержателей карточных игр, в домах содержательниц (домов) „препровождения времени", в домах знатных вельмож, князей, графов, министров, даже в палатах для тех, у которых есть деньги, всегда двери отверсты! всегда им рады! Можно смело утверждать, что владычествующий в Риме папа растеряет священныя туфли свои, выбегая на встречу жиду Ротшильду, если бы этому врагу учения Христова заблагоразсудилось удостоить его святейшество посещением, и в таковом поступке святейшаго папы ничего не было бы предосудителъиаго, да, ничего, ни на волос!....
После сего удивительно ли будет, что отставной, развратнаго поведения, маиоръ Каверин был благосклонно принят в доме Ивана Петровича Архарова. Каверин в доме почтеннаго хозяина израсходовал полудюжину значительных больших имений, перешедших к нему от благотворительных даятельниц и по благопроизвольному со стороны их побуждению. Хитрый, ловкий, пригожий Каверин скоро всем в доме Архарова понравился, все его полюбили, он сделался душею общества, без него было скучно! Невинная, неопытная, но прекрасная, как ангел, Анна Петровна скоро соделалась жертвою, попала, как молодой чижик, в разставленный силок, — ее выдали в замужество за Каверина. Девятьсот или тысяча душ крестьян, более полусотни тысяч наличных денег, кроме серебряной утвари, бриллиантов и жемчугов она принесла ему с собою в приданое. Каверин зажил, как говорят, барином! Но моту этого ненадолго стало; прошло не более года после бракосочетания — все имение было уже почти промотано; недвижимое хотя еще и числилось за Анной Петровною, но было покрыто неоплатными долгами! Надобно было жить и по сделавшейся привычке жить (роскошно), барски! Надобно было сыскать службу, которая доставляет средства для роскошной жизни, что-же лучше, помыслил Каверин,службы полицейской!
Но в то время, когда супруг Анны Петровны так размышлял и приискивал себе службу, прибыл в Москву погулять, позабыться сладострастный Валериан Зубов, человек таких качеств, какими был обильно одарен Каверин; по одному этому был он уже по плечу Валериану Зубову и, сверх соврожденных достоинств, у Каверина была прекрасная жена: мила, любезна, как майское утро, свежа, как распускающаяся роза! Каверин в одну минуту смекнул дело, вывел разсчет свой и сам споспешествовал событию того, чего Валериан искал, добивался, терял надежду достигнуть своей цели и, конечно, без содействия супруга Анны Петровны остался бы без удовлетворения желания своего. Наградою или благодарностию pour cette complaisance было, по возвращении Зубова в Петербург, назначение Каверина полициймейстером в Москве.
По восшествии на царство Павла I-го и по прибытии его в Москву для священнаго миропомазания, Каверин провел в свой дом Кутайсова, и вот Каверин чрез несколько дней был определен в Москве обер-полициймейстером и из маиоров поступил в V-й класс, чин статскаго советника.
Фельдмаршал Салтыков явившемуся к нему обер-полициймейстеру Каверину объявил привезенную ему Щекатихиным высочайшую волю и приказал следовать всем распоряжениям посланца и удовлетворять всем его требованиям относительно сыска воров.
У Каверина было два помощника-полициймейстера: бригад-маиор Петр Алексеевич Ивашкин, примерной глупости человек, прослуживший, однако-же, в полиции более 20 лет и бывший, наконец, московским обер-полициймейстером и в чине генерал-лейтенанта. Другой его сотрудник Петр
Иванович Давыдов, горькая пьяница, не дурак, но уже без самомалейшаго образования. Павел Петрович сам (вызвал) его из под рогожки и назначил в Москву полициймейстером.
Павел прибыл для коронации в Москву в марте месяце 1797 г. и в ожидании приуготовленийк торжественному вшествии в Москву, которое последовало в неделю Baий или по просту Лазарево Воскресение, изволил жить со всем двором в подъезжем Петровском дворце, в 4-х верстах от Тверской заставы.
Императрице Марии Феодоровне было необходимо нужно приезжать всякой день в Москву, видеть сиропитательный дом, учреждать и распоряжать там по ея желанию. Ея величество была начальницею всех заведений, принадлежащих воспитательным домам в Петербурге и в Москве. Дорога от Петровскаго дворца так была дурна от множества ухабов и рытвин, происшедших в снеге от таяния, что не было возможности провезть императрицу в большой осьмистекольной карете.
В разрешение доклада повелено, чтобы московская полиция в тот же еще день счистила снег и сколола с дороги лед до земли. Полиция, кто только ей на улицах ни попадался, кроме людей, одетых в мундир, брала под арест и гнала за тверскую заставу очищать путь для (устройства) проезда.
В несколько часов от заставы и до дворца Петровскаго дорога представляла маскарад: люди в разных одеждах неудобных для черной работы, разных сословий, скалывали лед, счищали, сметали с дороги снег, который от дороги отвозили в городовых санях, колясках. Блюстителем за точным исполнением повеления был назначен Петр Иванович Давыдов, квартальный надзиратель, который на средине дороги устроил себе из привязанной на шест рогожки шатер и, укрываясь от непогоды под рогожную защиту, подкреплял силы свои смесью ямайскаго рома с горячею водою, у него уже и самоварец завелся, — полицейский везде сыщет и средство, и возможность.
В это время Павел Петрович шествовал из Москвы в обратный путь во дворец Петровский. Половина дороги, рогожнаго шатра, была уже очищена, оставалось дочистеть другую, на которой люди действовали как муравьи. Ветер дул, к несчастью Давыдова, от Москвы и начальник очищения дороги, защищаясь от ветра рогожным шатром, видал, как государь, подъехав к его стойбищу, изволил громко закричать:
- Эй, кто тут? поди сюда!
Давыдов, не ожидая, чтобы то был император, оскорбился этим призывом и был готов, выступив из-за рогожи, крикнуть на того, кто осмелился звать к себе его, квартальнаго надзирателя, но недопитый стакан пуншу, с которым Давыдову было жалко разстаться, спас его от бед: он, прихлебывая пунш из стакана, вышел из-за рогожки и увидел императора верхом, на любимом его коне Фрипоне и, нимало не потерявшись, сказал: „Виноват, государь! переломало!" указывая на стакан в руке с пуншем. Государь всемилостивейше изволил отвечать: — Чарка в худую погоду нужна солдату. Я доволен — скоро очистили. Кто ты таков?
Получив от Давыдова в ответ: „квартальный надзиратель Давыдов", изволил шествовать к Петровскому дворцу. На другой день последовало именное повеление о назначении Давыдова в Москве полициймейстером.
Свободное копирование
