автори

1427
 

записи

194041
Регистрация Забравена парола?
Memuarist » Members » Sergey_Grigoryants » Родные - 1

Родные - 1

12.05.1941
Киев, Киевская, Украина

Как и полагается молодому человеку, поглощенному разворачивающейся перед ним жизнью, я никогда не расспрашивал о прошлом ни одного из моих родственников, и все, что я теперь знаю о своей семье — пересказ случайных фраз, обрывочных упоминаний, неожиданных коротких рассказов, историй, переданных в те годы, когда даже родные предпочитали молчать и не вспоминать о многом (о загранице, о погибших, о разного рода проблемах с советской властью). Сегодня даже эти случайные отрывки мне кажутся интересными. Минет забвение всех тех, кого я знал и любил, хоть что-то останется и о тех, о ком я только слышал.

В детстве и в ранней молодости я носил фамилию матери и деда по материнской линии — Шенберг. В юности выбрал фамилию отца — Григорьянц. И выгляжу я соответственно: в Армении и России во мне узнают армянина, а во Франции — скорее араба. Несмотря на запутанную многонациональную родословную я вырос не просто в русской, но отчасти даже в патриархальной по советским меркам семье. Я рос с матерью — Верой Сергеевной Шенберг — и бабушкой — Елизаветой Константиновной, урожденной Перевозниковой. Ни отца своего — адвоката Ивана Аркадьевича (Ованеса Агабеговича) Григорьянца, ни семьи его я никогда не видел. Моя мать недолго была замужем — Иван Аркадьевич переехал вместе с ней в Киев из Кисловодска, курортное увлечение прошло, отец плохо уживался с моей бабушкой, хотя, кажется, сдержанно относился к советским властям. Моей матери он объяснял, что в милицию берут только «исправившихся уголовников». По рассказу матери, он пришел в родильный дом за неделю до моего рождения, был в несколько декоративном ужасе от того, что на матери нет никаких драгоценностей и пытался надеть ей на руку свои золотые часы «Омега», но не добившись успеха, уехал в командировку во Львов, где и встретил начало войны. Мать мне всегда говорила, что он «пропал без вести» — такая формула была распространена в послевоенные годы (но относилась только к участникам боев). Я этого в детстве не понимал и писал так во всех анкетах. Потом выяснилось, что выбравшийся из Львова отец тайком меня разыскивал. У матери в документах после ее смерти я обнаружил запрос в адресный стол — адрес отца был, но, по-видимому, никакой переписки не было. Кроме того, я знаю, что за полгода до моего рождения родители уже были в разводе. У них было слишком мало общего. Мама была человеком мягко высокомерным и, конечно, европейским, отец, судя по рассказам, с восточной гордостью. Позже мне стали известны подробности. Мама мельком мне когда-то сказала:

— Захотел бы, сам приехал.

Еще с юности среди маминых знакомых и знакомых тетки был армянин Мара Маркарян. Человек он, по-видимому, был очень хороший, принципиальный даже в страшное время. Он работал главным технологом на Дарницком мясоперерабатывающем заводе. Со своим приятелем и моим дядюшкой — Юрием Николаевичем Дягтеревым (внуком Трифона Перевозникова), перестал здороваться после того, как тот печатно — в «Вечерней Москве» — отказался от своей матери ради поступления в институт. Помню, примерно в пятьдесят третьем году я во что-то играл с ребятами между нашими домами, под каштанами, вдруг какой-то очень черный человек, не помню была ли у него небольшая бородка или он был просто таким заросшим, остановился и позвал: «Саркис».

Я такого имени никогда не слышал, но черный человек со свертком (в нем оказался кусок окорока, небывалое угощение в то время) явно обращался ко мне. Я подошел к нему, и мы вдвоем пошли к нам домой. По дороге, до разговора с мамой и бабушкой, он мне сказал:

— Твой отец — Ованес, живет в Баку, улица Нагорная, 23.

Не знаю, о чем он говорил с мамой и бабушкой, но больше к нам не приходил, хотя мама несколько раз о нем упоминала и всегда с уважением и большой теплотой.

Я запомнил все, что он сказал, но ни о чем не спросил маму. На меня от Мары пахнуло таким странным, непохожим и непонятным ароматом Востока — Саркис, Ованес… Но даже, когда я лет через пять подумывал о поступлении в Ереванский университет, я совершенно не думал об отце, да и он, по-видимому, не так уж много думал обо мне, хотя, как рассказывали соседи, в конце войны он приходил в институтскую усадьбу, разыскивал нас, но мама и бабушка со мной еще не вернулись из эвакуации.

Единственное, что меня по-настоящему гнетет, это то, что уже гораздо позже, во времена «Гласности», когда мы много занимались делами Кавказа, я бывал в Ереване, а однажды и в Степанакерте — в Нагорном Карабахе, когда начались новые армянские погромы — в это время я не вспомнил об отце, хотя занимался делами многих армян бежавших из Баку, помогал им получить визы в США и вообще как-то устроиться. Отец, живя с семьей в Баку (их дом в Кисловодске во время войны сгорел, и они переехали), конечно, мог нуждаться в моей помощи, и я реально мог ему помочь. Но не вспомнил о нем. Впрочем, в эти годы, после тюрьмы, я вообще очень мало думал о родных и долг перед отцом — не единственный тянущийся за мной с того времени.

 

13.05.2020 в 17:03


Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридическа информация
Условия за реклама