Надо признать, в юности я был весьма энергичным человеком. Интересы мои, бывало, далеко выходили за непосредственные границы того вида деятельности, которым приходилось заниматься. Впрочем, повышенная социальная активность была свойственна тогда значительной части молодежи. Правда, иногда она приводила к непредвиденным результатам. Или, возможно, та «активность» только с нынешней точки зрения повышенная, а на самом деле нормальна?
В 1936 году, после окончания школы, я поступил в Полтавский железнодорожный техникум. Учеба давалась мне нелегко, так как я поступил в техникум после сельской семилетки. Конечно, преподаватели у нас были слабенькие по сравнению с городскими. Пришлось ликвидировать пробелы в образовании, но учился я на «хорошо» и «отлично». Жил я в общежитии — веселой и беззаботной студенческой жизнью. Я увлекся общественной работой, вступил в комсомол, стал членом комитета комсомола.
Весной я получил задание проверить состояние пути от станции Ромодан до Кременчуга. И вот мы — два студента и два путеобходчика — проделали пешком этот путь, осматривая колею, шпалы, накладки, болты, костыли, стрелочные переводы. Мы прошли двести километров, и ежедневно в газете Полтавского отделения железной дороги печаталась сводка о нашей работе. Недостатков мы обнаружили много, и группу поощрили приказом начальника службы железнодорожного пути. Это была серьезная оценка.
После этого знаменательного похода начались краткие каникулы. Побывал я в городе Новоукраинка Кировоградской области, где в это время жили мои родители. Затем отправился в колонию Доброе к дедушке, бабушке, двоюродным братьям и сестрам. Помню, что главным мотивом возвращения к истокам детства стал факт, что там в те же дни гостила любимая мною тетушка Лия, студентка сельхозакадемии имени Тимирязева. Лия — одна из младших сестер моего отца.
Юность моя начиналась прекрасно, и грядущая жизнь представлялась интересной, полной радостного труда и успехов.
Но! Первый же день моего возвращения в техникум, в конце июня, поставил первый жирный знак вопроса в моих наивных представлениях. Вначале я подумал, что меня пригласили на утреннее заседание комитета комсомола как председателя профкома техникума. Но, когда я увидел глаза своих товарищей, сразу стало не по себе. Близкие друзья смотрели на меня как на чужака, осуждающе и даже с презрением.
Во главе заседания — Володя Волевич, с которым нас объединяла и учеба, и общественная работа, и «единые» взгляды. Рядом с ним секретарь партийной организации, еще несколько ребят. Среди них Надя Комарова, Андрей Калашников, мой земляк Гришка Косой…
— Боград, где твой дядя?
— Какой? У меня их много.
— Дядя из Киева!
— Он — ректор Коммунистического государственного агрономического института имени Косиора.
Пауза и вопрос, как разрыв снаряда над головой:
— Ты знаешь, что он враг народа?
Ответ мой прозвучал не из рассудка, из сердца:
— Не может быть!
Тут все и началось. Точнее, продолжилось по ранее проторенной, изученной, позднее закрепленной, а еще позже осужденной дороге. Дороге, которая оказалась покрепче многих железных.
— А-а… не может быть! Значит, и ты такой же! Он уже три месяца в тюрьме, а ты скрываешь, молчишь, создаешь видимость активной работы! Ты двурушник, ты кулацкий внук, ты сын зажиточных родителей, ты примазался к активу техникума, ты скрываешь свою враждебную душу…
«Ты, ты, ты…» — разрывы грохотали надо мной один за другим. Мне еще семнадцати не исполнилось, и я прекрасно помнил, что дед мой — простой кузнец, бабушка всю жизнь трудилась в полях. Они воспитали шестерых сыновей и троих дочерей в понимании того, что человеческий труд на земле — главное в жизни и судьбе. В трудовом духе готовили к жизни и меня, учили отдавать всего себя своему личному призванию и общему делу.
Но кто же такой мой дядя, неожиданно для меня объявленный врагом народа?
Боград Ефим Исакович родился в 1898 году. Коммунист с 1917 года, прошел большой путь в партийной иерархии. Окончил Ленинградский институт красной профессуры, работал в столице Украины Харькове во ВУЦИКе с Г.И. Петровским [Петровский Григорий Иванович (4.02.1878-9.01.1958) — член партии с 1897 г., в 1912 г. кооптирован в состав ЦК, член ЦК в 1921–1939 гг., кандидат в члены Политбюро ЦК 1.01.1926— 10.3.1939. В 1919–1938 гг. — председатель Всеукраинского ЦИК и ЦИК УССР, одновременно с 1922 г. один из председателей ЦИК СССР, в 1938–1939 гг. — заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР. С 1940 г. заместитель директора Музея революции СССР. (Здесь и далее примеч. ред. Все даты рождения даны по новому стилю.)] , затем с П.П. Постышевым [Постышев Павел Петрович (18.09.1887–26.01.1939) — член партии с 1904 г., член ЦК в 1927–1938 гг., кандидат в члены Политбюро ЦК (10.02.1934-14.01.1938), член Оргбюро и секретарь ЦК (13.07.1930-26.01.1934). С 1923 года — на партийной работе на Украине. С 1930 г. — секретарь ЦК ВКП(б), одновременно зав. отделами ЦК. В 1933–1937 гг. — второй секретарь ЦК КП(б) Украины, первый секретарь Харьковского обкома и горкома партии (до 1934) и Киевского обкома партии (с 1934). В 1937–1938 гг. — первый секретарь Куйбышевского обкома и горкома ВКП(б). Член ЦИК СССР, депутат Верховного Совета СССР 1-го созыва, на январском (1938) Пленуме ЦК выведен из состава Политбюро ЦК. Репрессирован: в феврале 1938 г. арестован, Военной коллегией Верховного суда СССР
26 февраля 1939 года приговорен к расстрелу и в этот же день расстрелян. Реабилитирован 1 июля 1955 года.] . В начале тридцатых — секретарь Кобелякского райкома партии Харьковской области, Фастовского райкома Киевской области. Затем — ректор Коммунистического вуза имени Косиора в Киеве. В марте тридцать седьмого дядю избрали членом комитета партии института. А на рассвете следующего после избрания дня его арестовали. Нарушая логику изложения, сообщу: после многих допросов и прочих мытарств дядю сослали в район Магадана, где он и погиб в 1945 году.
Гришка Косой на обвинительном заседании комитета комсомола один молчал. Молчал он и потому, что имел информацию об аресте Ефима Бограда давно. И видимо, был уверен, что и мне это известно. Ибо знали о том люди в моем Добром, знали мои родственники. Знали, но пожалели меня, не сказали. Гришке, думал я сразу после заседания, было немногим легче моего — а что, если бы открылось его тайное знание? Соучастник — тот же враг… И сказать нельзя, и молчать страшно! Так я мог подумать, так бывало. Вот как нас вязала судьба, и не только в тот яростный тридцать седьмой…
А снаряды, копившиеся надо мной с марта, продолжали рваться…
«Все, что ты делал в техникуме, — специально продуманная тактика. И действовал ты под руководством дяди — врага народа, ты им проинструктирован, он научил тебя, как вредить на железнодорожном транспорте…»
Мне напомнили и время инструктажа: 1936 год, когда, возвращаясь из Винницы в техникум с производственной практики, я заехал в Киев и посетил дядю.
«Так я мог подумать, так бывало». Это я сказал о Григории Косом, которого считал другом детства, с которым провел вместе каникулы, ехал в одном вагоне, торопился утром в техникум. А торопились мы с разными целями. Дружок Гришка-то устремился куда надо, кому надо и доложил, что у Бограда дядя — враг народа. Не забыл он написать докладную записку и в комитет комсомола. Везде успел. С его «доклада» машина и закрутилась. Впрочем, «машина» крутилась хорошо и без него или меня. Дня тогда не проходило без арестов. Предыдущий тридцать шестой буквально врубился в память народа наводящими ужас процессами, где в качестве государственного обвинителя выступал мрачный Вышинский [Вышинский Андрей Януарьевич (10.12.1883-22.01.1954) — в социал-демократии с 1903 г. (меньшевик), член РКП(б) с 1920 г., член ЦК с 1939 г., кандидат в члены Президиума ЦК 16.10.1952-6.03.1953. В 1913 г. окончил Киевский университет, доктор юридических наук, академик АН СССР (с 1939). С 1923 г. прокурор Уголовно-судебной коллегии Верховного суда СССР. В 1925–1928 п. — ректор МГУ. С 1931 г. — прокурор РСФСР, заместитель наркома юстиции РСФСР. С 1933 г. — зам. прокурора, в 1935–1939 п. — прокурор СССР. В 1939–1944 п. — зам. председателя СНК СССР. С 1940 г. — первый зам. наркома, зам. министра, в 1949–1953 п. — министр иностранных дел СССР. С 1953 г. — первый зам. министра иностранных дел. СССР и постоянный представитель СССР в ООН.] . Обстановка раскалилась до такой температуры, что малой искры-упрека хватало, чтобы любой человек становился подозреваемым, затем исключался, увольнялся, арестовывался. Обвинения «клеились» самые невероятные.
О причинах этого сказано и написано столько… Сталинизм, руководители, НКВД, неудачная модель социализма — с одной стороны, а народ, как стадо готовых к закланию баранов, — с другой?! Я жил рядом с этой «машиной», побывал внутри нее. И убежден: главным тогда было то, что большинство людей старалось выступить в роли разоблачителей, заработать славу бдительного большевика. «Бдительные» не думали, что сами лягут под колеса ими же разгоняемой жизнедробильной машины репрессий
Свободное копирование
