Произошло все это давно, точнее, в те самые лихие годины, которые памятны всему нашему народу, как окончание пресловутой "перестройки". Возможно, все это случилось в конце восьмидесятых, а может быть уже в самом начале девяностых, сейчас все в голове перепуталось, да и точность особая здесь не нужна. В общем, говоря другими словами, приключилась эта история тогда, когда в магазинах было хоть шаром покатить, а денег у населения на руках имелось достаточно, и оно готово было их потратить, не важно на что, а лишь бы избавиться от них, как говорится "с пользой".
Государство оказалось к такой ситуации совсем не приспособленным, а предприимчивые люди, согласные на все тяготы кочевой жизни и риски частного бизнеса, готовы были любым видом транспорта рвануть куда угодно, лишь бы там имелось нечто такое, за что у нас заплатят деньги, и при этом даже руки потирали от предвкушаемого удовольствия, ведь принять участие в этом процессе само по себе оказалось неведомым до сих пор приключением.
Наступил момент, когда решили мы с приятелем в Польшу прокатиться, рынок поизучать немного. Турция уже была освоена достаточно хорошо, пора было о расширении ассортимента реализуемого нами товара подумать. А тут, как раз Лиана, или попросту Лия, девушка армянских корней в прошлом, которая хотя уже в нескольких поколениях и коренная москвичка, но сохранившая некоторые языковые особенности своего древнего народа, предложила нам туда вместе с ней прогуляться:
- Возьмите с собой в Польшу немножечко какого-нибудь товара на продажу, и определитесь, имеет ли смысл его в дальнейшем возить, пойдет он там или нет.
На этом мы и порешили. Я не стал долго раздумывать и взял в дорогу короб одноразовых бритв "Биг", их столько завезли в нашу страну, что даже в самый жуткий товарный голод, эти "Биги" еще можно было где-нибудь в сельских магазинчиках без особого труда разыскать. Мне же вообще повезло, незадолго до этого я побывал с деловой поездкой в Архангельске, в котором кроме этих "Бигов" в магазинах уже ничего не осталось, все вымели начисто, вот и пришлось мне, чтоб пустому не возвращаться, прихватить с собой на всякий случай парочку коробов, в которые по тыще бритв помещается.
Случай этот и подоспел, когда я в Польшу собрался. Напарник же мой, Илья по имени, прихватил с собой сотню маленьких таких пейзажиков, которые один его знакомый художник на кусках оргалита писал и в, самую что ни на есть, простую рамочку вставлял. Очень прикольная вещичка получалась, пусть и небольшой, всего то размером чуть больше почтовой открытки, но стильный такой подарок, на любой вкус, я имею в виду изображенные там времена года. Вот он и засунул в сумку штук по двадцать пять осенних, весенних, зимних и летних подмосковных видов, целая галерея получается, когда их рядышком разложишь.
С Лианой я познакомился, когда примкнул к организованной ею группе в перелете в Стамбул, с возвращением оттуда на автобусе. Поездка та мне понравилась по многим причинам, но об этом я еще только собираюсь рассказать, здесь же речь идет о том, что нынешняя компания подобралась практически той же самой, с некоторыми лишь изменениями. Люди все были хорошо уже проверенные, поэтому не стали ничего откладывать, а сразу же, как в поезд сели, немного отметили встречу, да и спать завалились. Ехали по-царски, в купейном вагоне с мягкими полками, мне досталась нижняя, напротив разместилась Сима, а наверх забрались Илюха и Мишка, еще один наш знакомец по Стамбульской эпопее. В той беспокойной жизни, которую мы вели, не часто выпадали такие минутки, когда никуда не надо было бежать, да и опаздывать здесь было некуда, вот и осталось только отоспаться за все прошлые недосыпы, да постараться прихватить в будущее еще немножечко того блаженного состояния, когда просыпаешься не потому, что надо, а поскольку спать больше не хочется. Жаль, что это почему-то никак не получается.
Минск остался позади, поезд стремительно приближался к границе с Польшей, вот и проводница уже заглянула к нам в купе:
- Готовьте паспорта и вещи для досмотра, Брест скоро.
Вот тут я и заметил ее. Маленькая старушка, на первый взгляд показалось, что ей давно уже за семьдесят, возникла в дверях соседнего купе, где как раз Лия и разместилась. Старушка, как-то очень суетливо осмотрелась, затем достала откуда-то из-под нижней полки слегка подержанную уже коробку, с яркой, издалека видной надписью "Юность".
Для молодых и юных поясню, что был в то время такой очень популярный и дефицитный портативный черно-белый телевизор. К слову внесу еще одно пояснение, ко времени нашей поездки вывоз за рубеж подобной продукции отечественной промышленности был категорически запрещен. Так вот бабуся берет, и эту самую запрещенную продукцию с большим трудом, но ставит на самый краешек верхней полки, таким образом, что ее только слепой не заметит, а уж таможенники, у которых глаза навострены до самого не могу, этого никак пропустить не смогут.
Как мы только не пытались убедить бабульку, что надо запрятать телевизор куда-нибудь подальше, или уж хотя бы снять его с самого видного места, она была непреклонна:
- Пусть стоит там, куда я его поставила. Куда ни спрячь, все равно эти охальники найдут, а тут может, я и отобьюсь от них.
- Ну чего пристали к человеку, - охолодила наши порывы Лия, - своих забот, что ли не хватает.
Мы и отвязались, действительно, ничего ведь нет более глупого, чем давать советы человеку, который в них не нуждается, тем более, что в нашем купе происходило что-то странное. Мишка доставал и доставал из своих баулов, а у него их было не менее десятка, какие то вещи и распихивал их в разные углы купе. Мы посмотрели на все это, посмотрели, вопросы задавать не стали, нужно будет, сам расскажет, опытом-то делиться с друзьями нужно, да и вышли в коридор. Между тем за окном уже тянулись брестские пригороды, а вот и полоса перрона показалась. На ней кучками стояли доблестные охранители правопорядка, представители пограничной и таможенной служб различались только по цвету околышков их фуражек, да эмблемы на погонах разные были тоже.
- Брест, Московская сторона, транзитным пассажирам зайти в купе, двери оставить открытыми, документы и вещи к досмотру приготовить - громко провозгласила наша проводница.
Делать нечего пришлось подчиниться. Тут же в коридоре застучали сапоги, и раздался начальственный голос:
- Паспортный контроль. Документы предъявляйте в раскрытом на фотографии виде.
Через несколько минут в купе зашли двое в форме, мужчина с лейтенантскими погонами на плечах, старший по наряду значит, и молоденькая очень даже симпатичная дивчина в звании прапорщика. Взяв в руку паспорт, офицер небрежно так бросал взгляд на фотографию, и, скользнув затем им по лицу владельца, передавал паспорт девушке, которая с огромной скоростью перелистывала какой-то гроссбух, сверяя наши фамилии с чем-то заключенным в эти серого цвета корочки. Убедившись, что ничего противозаконного в наших личностях нет, девушка возвращала паспорт офицеру, который с некоей лихой небрежностью, свидетельствующей об его огромном в этом деле опыте, шлепал в него печать. Именно эта печать и давала нам возможность через некоторое время очутиться на сопредельной, как зовут ее профессиональные военные, территории. Такое бывает только в поездах, да на автомобильных переходах, где границу можно чуть ли не руками потрогать, но до сих пор, хотя границ я этих пересек, как бы это сказать по мягче – ну очень много, всегда меня в этот момент даже пот от волнения пробивает. Не знаю, от чего это происходит, вроде все привычно до оскомины, а вот ведь на тебе все равно волнительно.
Погранцы исчезли из нашего вида, молча, так же внезапно, как и появились, только уже у следующего купе мы услышали тот же шорох страниц, перелистываемых девичьей рукой, да методичные шлепки печати, но вскоре и они затихли. Наступила минута тишины, все напряглись в ожидании. Для нас это была проба пера, мы и ехали то только понять, как это происходит, а вот профессионалы типа Мишки, дергались серьезно и, по-видимому, вполне обосновано.
Послышались громкие голоса:
- Таможенный контроль, багаж к досмотру приготовить.
Вдруг, что-то произошло, раздался громкий топот сапог и мимо нашего купе промчался человек в форме:
- Эт-то что такое, кто хозяин? – голос прозвучал совсем рядом.
Я выглянул за дверь. Таможенник стоял буквально рядом с ней, в растерянности показывая пальцем куда-то вверх.
- Сынок, мое это, - раздался дрожащий старческий голос, - внучек у меня в Германии служит, вот написал, чтобы я ему телевизор привезла в подарок ко дню рождения, я и везу. Разрешили мне приехать внука навестить, спасибо его командиру, хороший он человек видать, а то может я и помру раньше, чем он со службы вернется, - скороговоркой приговаривала старушка.
- А, если надо заплатить что-нибудь, ты сынок только скажи, я же все понимаю, государству гроши ох, как нужны, я заплачу, ты не сомневайся, у меня есть - и она начала рыться в кулечке, сделанном из головного ситцевого платка.
Все пассажиры высыпали из своих купе и молча, наблюдали за происходящим.
- Да ты бабуся не волнуйся, - голос таможенника потеплел, в нем появились человеческие нотки, - деньги-то убери, не нужны они тут, не помогут. Дело, понимаешь в том, что нельзя, ну никак нельзя эту бандуру за рубеж везти, законом это запрещено, понимаешь.
- Так что, не будет, значит, у моего внучка телевизора, - потерянным голосом тихо-тихо сказала старушка, - а он так на меня надеялся.
Голос старушки окреп, да и вся она стала как будто повыше, в этот момент она напомнила мне Татьяну Ивановну Пельцер в роли матери Ивана Бровкина, когда она с яростью своего непутевого сына от нападок защищала.
- Неправильный это закон, сынок, ох неправильный. Это что же получается, бабка старая внуку подарок ко дню рождения отвезти не может, неправильный закон, отменить его надобно, - на высокой ноте закончила она, и вдруг опять сникла:
- А с этим ящиком то, что делать? Выбросить его, что ли придется? Жалко то как, я ведь на него копила долго, от пенсии откладывала, а ты сам знаешь, какая пенсия то у бабки старой быть может. Жалко выбрасывать то, ох жалко, - лицо ее исказила печальная гримаса.
- Да, ты не беспокойся, мамаша, никто твой телевизор выбрасывать не собирается, просто его в камеру хранения придется отнести, пока поезд не тронулся, а на обратном пути ты его и заберешь.
- Так, мил человек, я его и не дотащу, да и не найду я эту вашу камеру-то.
- Бабуля, я помогу, - грозный таможенник исчез, теперь перед нами стоял обычный немолодой уже человек с усталым лицом. Он легонько снял телевизор с полки и пошел по вагону, а за ним мелкими шажками шла, понуря голову, старушка.
Наверное, не только весь наш вагон наблюдал эту сцену – крупный мужчина в форме нес в одной руке коробку с маленьким телевизором, придерживая другой, семенящую рядом маленькую сухонькую старушенцию.
В этот момент поезд дернулся и отправился на смену обувки, железнодорожная колея в нашей стране несколько шире, нежели на западе, вот и приходится каждый раз при пересечении границы колесные пары менять. Процесс этот мы видели впервые, было очень любопытно наблюдать как вагоны со всем их содержимым, включая и нас тоже, поднимают мощные домкраты, а ловкие рабочие без суеты, спокойно откатывают широкие колесные пары, ставя на их место узкие.
Но вот смена колес закончилась, состав собрали в одну длинную зеленую цепочку, и он отправился назад в Брест, только встал на этот раз на другой стороне вокзала, на Варшавской, так нам знающие люди объяснили. Около вагона нас поджидала бабуля, она как будто еще стала меньше ростом, молча зашла в купе, забилась в самый угол нижней полки и так, не произнеся ни слова, просидела неподвижно почти все время, оставшееся до границы с Польшей.
Вот, под колесами простучали стыки моста через Буг, да и колючая проволока с тревожной полосой остались позади, поезд весело бежал по польской земле. Прошли и их официальные лица, пограничные формальности остались позади, поезд набрал ход, и тут бабулька вдруг резко изменилась в лице, куда делась немощь и печаль, она выпрямилась и оказалась не такой уж и маленькой, как мы думали до сих пор. Приподняв полку, она достала из объемной сумки пару бутылок водки, быстренько соорудила на столе немудренную закуску, попросила кого-то сгонять к проводнице за стаканами, разлила в них пахучую веселящую жидкость, чокнулась со всеми, отметив тем самым благополучное прибытие в Польшу, и лихо опрокинула в себя почти полный стакан. Прошло еще немного времени, вдруг она неожиданно весело рассмеялась и, достав из той же сумки немаленький такой и по виду тяжеленький сверток, начала высыпать из него прямо на стол золотые изделия. Они текли, казалось, нескончаемым ручейком. Кольца, серьги, цепочки, браслеты, гора росла, а золото текло и текло.
- Я, дорогие мои, на Варшавском стадионе уже много такого добра оставила, и не первый раз мне в перевозке "рыжавья" телевизор помогает. Ему уж брестская камера хранения родным домом скоро станет, он у меня труженик и защитник мой. Видели, как этот мужик на него стойку сделал, прям охотничья собака.
- И не боитесь вы, вот так? – спросил Илья, кивнув на стол.
- Ну, вас мне бояться не след, вы люди спокойные, да солидные, старую бабку, внучка навестить едущую, обижать не будете, - она хитро улыбнулась, - а те бандиты в форме давно уже позади остались. Вообще-то я остерегаюсь так себя вести, а с вами, что-то расслабилась, выпила, возможно, чуть лишку, да и перевезла я сегодня много больше, чем обычно, вот напряжение и решила сбросить таким образом.
Мы с удивлением следили за всеми ее перевоплощениями, куда делась та жалкая и беззащитная старушка, которая внуку на день рождения подарок везет, теперь перед нами сидела властная, умная, с цепким взглядом, зрелая женщина. Да она не такая ведь и старая, как казалась, мелькнула у меня мысль, может только-только до пенсии добраться успела, а может, и нет еще. Бабушка помолодела прямо на глазах.
Насладившись нашим видом, она одним махом сгребла в тот же самый кулек все золото, слегка сдвинула плечи, вобрала в них голову, и вновь превратилась в маленькую сухонькую старушку. Поезд подходил к перрону Варшавы Всходней, нам было пора выходить.
Старушку эту, как я ее не искал в те дни на просторах стадиона столицы Польского государства, мне увидеть не удалось, торговцев русским золотом было много, но ее не было. Мало того, и в последующие приезды, которых, поверьте, было довольно много, я каждый раз пробегал по трибунам, в тайной надежде еще раз увидеть ее, посмотреть, в какой же роли она выступает на этих гигантских подмостках, но все было бесполезно, в ту первую нашу поездку был ее бенефис.
"Биги" мои пользовались бешеным спросом, в ту минуту, когда последнюю сотню забирал какой-то толстый пан, мне показалось, что можно было бы к цене еще немного добавить, но об этом, конечно, надо было думать раньше. Илюшкины картинки тоже быстренько расходились, назад он привез только с пяток штук. Вот и Сима успешно расторговалась, и мы, весело делясь впечатлениями от процесса торговли, отправились затариваться. Это дело происходило тоже как бы на стадионе, но уже не на его трибунах под палящим солнцем, а во вполне цивильных магазинчиках и палаточках, расположившихся в тени вековых деревьев вокруг стадиона, но это уже другая история.
Отведенные на Варшаву четыре дня пролетели почти незаметно, никто из нас не разу даже не вспомнил о том, как мы добирались туда, но вот уже в поезде, когда все границы с их таможниками и погранцами оказались позади, кто-то вздохнул, и сказал с грустью:
- А ведь великой актрисой она могла бы стать, наверное.
