1-го ноября. Ровно через два месяца я принимаюсь опять за свой журнал! отчего я не писала так давно, право, не могу дать себе отчета, какое-то нерасположение, несмотря на то, что я казалась веселою, мешало мне писать, все казалось мне столь ничтожным, столь обыкновенным, что не хотелось ничего из прошедшего повторять в памяти, словом, это были дни моей бесчувственности, хотя и были дни, которые я проводила очень приятно, и я не раз раскаивалась, но не исправлялась! Два месяца ни слова! Это непростительно для того, кто дал себе обещание вести дневник! Постараюсь исправиться.
1-ое ноября, один из тех дней, которые навсегда останутся в моей памяти, и с него я решилась снова приняться за свой журнал. Красненький билет с утра лежал перед моими глазами, и я с нетерпением ждала 7 часов вечера. Блаженный час ударяет и мы в театре, можно догадаться, что в Александринском, потому, что ни в один из других я не езжу с таким пламенным удовольствием. Давали новую драму "Велизарий", переведенную Ободовским, наслышавшись об ней восторженных рассказов, я была нетерпеливее, чем когда-нибудь. Театр был полон. Каратыгин был встречен с величайшим рукоплесканием, он играл Велизария и является на сцене в колеснице. Сначала пьеса заняла меня своею новизною для меня, я еще не видала никогда на сцене греческие костюмы и не привыкла слышать на ней Александрийские стихи, но потом она становилась все занимательнее и занимательнее и я совершенно увлеклась сюжетом пьесы, в ней есть такие места, которые могут вырвать слезы у самого бесчувственного человека. Одна сцена сделала на меня глубокое впечатление: Велизарий, лишенный зрения, изгнанный из отечества, выходит из темницы, дочь его, переодетая мальчиком, является к нему, чтоб быть его вожатым, он узнает ее, он напоминает ей об ее пожертвованиях, обо всех ужасах нищеты, но она всем пренебрегает, она хочет только быть с ним, она не постыдится протянуть руку для милостыни для родного слепца, отец забывает все свое несчастье, прижимая дочь к груди, он называет себя счастливым, он богат теперь одним сокровищем -- любовью своей дочери! Оба становятся на колени и тихо молятся, эта сцена чудная! Она раздирала мне душу, слезы сильно лились по щекам моим, никогда, никогда я не забуду ее! Потом были еще чрезвычайно трогательные места, но это сделало на меня самое сильное впечатление. Мы не дождались водевиля и уехали сей час после Велизария, возвратившись домой, мне было очень грустно; слепой, в рубище, но величественный, прекрасный Велизарий, поддерживаемый своей юной дочерью, беспрестанно был перед моими глазами. Я не припоминаю об игре Каратыгина, я видела не его, а Велизария! -- Чтоб хвалить Каратыгина, нужно создать какие-нибудь новые слова, все теперешние слишком слабы!