Лето 1921 года я провел в деревне, дома. Жили мы очень бедно, хлеба не хватало. Однако, хозяйство считалось зажиточным и большую часть урожая надо было отдавать в качестве налога государству. Приходилось срезать не созревшие колосья ржи, из которых мама варила кашу. Несмотря на голод, жили весело и дружно, иногда вечером устраивали театральные представления, нечто вроде художественной самодеятельности. Нигде еще в деревне не было радио, а у нас перед домом стоял длинный шест - антенна, и мы через детекторный приемник слушали последние известия со станции Коминтерна и задушевные скрипичные мелодии из Будапешта.
И вот опять осень, город, учеба в институте. В эту зиму мы жили у какого-то еврея в одном из переулков Гуторовщины, где втроем занимали небольшую комнату, с нами жил молодой парень Стельмаков, наш сосед по деревне. У хозяина дома была домработница, некрасивая деревенская девка. Спала она зимой на печке в кухне, а весной в коридоре парадного подъезда. Я знал, что Володя и Стельмаков посещали ее ночами. Потом, летом, когда я уже не жил там, стало известно, что она забеременела, и обвиняли в этом Володю; но кто в этом был виноват, осталось неизвестным.
Весной 1922 года я сдал все зачеты и экзамены и был переведен на 3-ий курс. Лето, как обычно, провел в деревне, работал в своем хозяйстве. Во второй половине лета по моему приглашению у нас около двух недель гостил мой приятель по сельскохозяйственным курсам и институту Шура Корчагин. Мы косили и убирали сено, спали на сеновале, вели долгие беседы, однажды ездили на вечеринку к нашим родственникам в Подсурожские Шляхты. В своей жизни я встречал много хороших людей; но Корчагин, пожалуй, самый лучший. Красивый брюнет с черными усиками, сын учителя Александровской гимназии, он был очень хорошо воспитан, и я многое перенял от него. Так, благодаря ему, я увлекся ботаникой и по определителю растений основательно изучил флору наших мест. Он помог мне узнать названия созвездий и крупных звезд нашего неба. Благодарен я ему еще и потому, что в дни моего бесприютного скитания в Москве при поступлении в Московский Ветеринарный институт он на несколько недель приютил меня в своей маленькой комнатке на 2-ой Брестской и тем помог удержаться в Москве и в институте. Потом наши пути разошлись; но много лет спустя я узнал, что он стал доктором наук, профессором ботаники Ленинградского Университета.
В начале 1974 года, возвращаясь из приозерского санатория, я на два дня остановился в Ленинграде и решил встретиться с Корчагиным. Это была очень интересная трогательная встреча с приятелем юности, с которым я не виделся более пятидесяти лет. Я поехал в университет, разыскал кафедру ботаники и узнал, что Корчагин работает теперь в каком-то новом институте географии растений. Симпатичные, любезные девушки помогли мне соединиться с ним по телефону, когда я сказал, что моя фамилия Буевич, и я хочу с ним встретиться, он ответил, что меня не помнит. "Но ведь вы - витеблянин, и мы вместе с вами учились". Тогда он вспомнил меня, и мы условились встретиться вечером у него на квартире.
В условленное время я был у него на улице Салтыкова-Щедрина. Он, конечно, очень изменился, и я бы не узнал его при встрече; но для своего семидесятипятилетнего возраста он выглядел довольно моложаво. Дома он был один. Я посидел в его квартире, уставленной стеллажами с книгами, и мы хорошо поговорили, рассказали друг другу о своей жизни, вспомнили старое, Витебск, Москву. Расстались тепло, поцеловались на прощанье. Я так расчувствовался, что даже забыл у него свой шарф.
