35
Пробыв в Калининграде неделю, мы вернулись в Ленинград и отправились оттуда в экспедицию. Там, на берегу Онежского озера, километрах в тридцати от Петрозаводска, на окраине деревни Суйсарь, расположенной напротив острова с тем же названием, мы и продолжили свой медовый месяц.
Это была комплексная Онежская экспедиция Ленинградского университета и "Гидромета" - Ленинградского гидрометеорологического института. В неё входили геологи и геофизики, гидрогеологи, гидробиологи и гидрометеорологи, преимущественно будущие, то есть студенты старших курсов с тремя - четырьмя преподавателями. Студенты изучали рельеф, флору и фауну берегов Онежского озера, собирали камни. Геофизиков возглавлял, как и в прошлом году, Олег Михайлович Распопов, а геологов - его брат Игорь.
Геофизическая часть программы экспедиции состояла в проведении наблюдений за короткопериодными колебаниями (КПК) магнитного поля Земли с помощью установленных в ямах кварцевых магнитометров, чем мы занимались и в прошлогоднюю экспедицию. Располагались геофизики в трёх палатках. В самой большой стоял регистратор - светонепроницаемый железный ящик, в котором зайчики от зеркал гальванометров вычерчивали кривые КПК на фотобумаге. В другой жил Юра Копытенко, дипломник с шестого курса, не очень общительный, но добрый парень. А третью занимали мы с Сашенькой, подручные и подчинённые Юры. Олег Михайлович появлялся изредка и ставил свою палатку.
Все остальные поселились по соседству в пустовавшем свинарнике, кое-как приспособленном под жильё казарменного типа, получившее название "тырло". На малюсеньком чердачке над предбанником "тырла" мы с Юрой оборудовали проявочную для рулонов регистрационной фотобумаги, лазали туда по приставной лестнице и на корточках проявляли бумагу при красном свете, добиваясь равномерного проявления всей ленты, тут же её промывая и фиксируя. К "тырлу" был пристроен навес, под которым расположились кухня и столовая, где кормились те, кто не был в отъезде на экспедиционных катерах по озеру.
До берега Онежского озера от "тырла" и палаток было метров двести и столько же до леса в противоположную сторону.
Был июль месяц 1964 года.
Эмблема Онежской экспедиции и далее рисунки, которые я сделал для передачи о ней Петрозаводского ТВ. Спокойное и возмущённое (с увеличенным числом пятен) Солнце.
Биологи на катерах. Тырло.
Изгнание прежних обитателей. Я прокладываю кабель.
Это непросто. У регистратора.
У ям с магнитометрами. В проявочной.
Вариации магнитного поля Земли измерены! Теперь можно и отдохнуть.
Рыба, правда, ловилась не очень крупная.
На этих рисунках довольно похоже изображены я (в очках) и Юра Копытенко (в бейсболке).
Жизнь на окраине Суйсари лишь отчасти напоминала нашу прошлогоднюю экспедиционную жизнь. Не было переездов, устройств и переустройств лагеря, а главное, компания была уже не та и споры не те. Публика была весёлая, но неинтересная, слишком уж легкомысленная какая-то. Мы с Сашенькой были теперь муж с женой, жили вместе и счастливы были, как полагается молодожёнам.
Чтобы посмотреть Кижи, мы специально ездили с ночёвкой в Петрозаводск, но там опоздали на теплоход. Я до сих пор уверен, что из-за Сашеньки. Тогда я впервые "пилил" её за привычку не спешить до последней минуты, от которой она так и не избавилась. На мой взгляд это был второй её недостаток после "благовоспитанности", под которой я понимал и политическую благонамеренность, и идеалистические или романтизированные взгляды на многие вещи, и неприятие даже относительно грубых выражений (слово "баба" она считала оскорбительным для любой женщины) и прочее, тому подобное.
Сашенька недолго оставалась со мной в Суйсари. Мы теперь были на разных курсах, её ждала геологическая практика, сначала в Крыму, в Трудолюбовке, потом в Саблино, под Ленинградом, - традиционных местах практики студентов нашей кафедры.
Сашенька в окрестностях Трудолюбовки на геологической практике в Крыму. Лето 1964 г.
Сашенька, Мишка, Люся Порохова, Аля и Павел Оберц на практике в Крыму.
Володя Кошелевский и Мишка Родионов на геологической практике в Крыму.
Сашенька на берегу Голубого залива.
Ира Лялина, Сашенька и Аля Дубова на геологической практике в Крыму.
Аля Дубова, Мишка Родионов, Павел Оберц и Володька Кошелевский у входа в здание Панорамы обороны Севастополя
Некоторое время после отъезда Сашеньки мы оставались вдвоём с Юрой, потом появился Миша Назаренко, студент физфака, окончивший третий курс, довольно скучный краснощёкий юноша.
Я в очередной раз решил бросить курить. Терпел два дня, до этого постольку не удавалось, и считал, что подвиг уже совершён, но произошла такая оказия. Распопов впервые оставил нас с Мишей вдвоём одних, меня - за старшего. Юра куда-то уехал. Сам Распопов с женой отправился смотреть наскальные рисунки первобытных людей за Онежское озеро, а мы с Мишей решили сходить в лес за грибами, как раз вовсю пошли подберёзовики и красные. Вернулись часа через два и обнаружили, что регистратор стоит: остановился моторчик, вращающий барабан с фотобумагой. Я попытался его починить, но выявилась моя полная беспомощность в таком деле. Меня охватило отчаяние. Надо же - два часа моей самостоятельности как работника, и наблюдения остановились!
Я поплёлся в "тырло", стрельнул сигарету, прикурил дрожащими руками, выкурил одну, другую... К счастью, выяснилось, что Распопов в Петрозаводске и ещё не уехал. Я как-то сумел его перехватить на пристани, привёз ему моторчик. Распопов сказал, что моторчик нужно выбросить, и что он купит новый. По его реакции я понял, что трагедии не произошло, моторчик просто сгорел от скачка напряжения, и я успокоился, но курить больше даже не пытался бросать вплоть до начала 1980 года, т.е. почти 16 лет.
Скачки напряжения (мы питались от местной электросети с подстраховкой от элементарного бензинового движка) продолжались и дальше, и как-то раз поутру мы обнаружили, что ночью полностью сгорел выпрямитель. Железная коробка килограммов на 20 весом развалилась, и внутри был преимущественно пепел, я и не представлял себе до сих пор, как может выглядеть по-настоящему сгоревший прибор. Как ни странно, обошлось без пожара.
На Онежском озере я ловил окуней с лодки, клевала в основном мелочь, но брала с ходу, не давая опуститься крючку, наживлённому по большей части просто кусочком внутренностей, выдранных из нутра предыдущей жертвы своей жадности. Изредка попадались и неплохие экземпляры, граммов по двести.
Как-то на лодке ездили с одним парнем (прекрасно он пел за вёслами!) на безымянный каменистый остров километрах в десяти от Суйсари. Там я нашёл корягу с вросшим в неё плоским камнем с острыми краями - готовый каменный топор. Стелющаяся берёзка своим комлем накрепко обхватила камень, пронзивший её насквозь, - не могу представить, как это произошло. Я не поленился подобрать корягу и привезти этот нерукотворный топор в Ленинград. Он долго украшал нашу книжную секцию в Калининграде.
Удалось мне всё-таки и в Кижи съездить на теплоходе. Подходили к острову поздно вечером, точнее ночью уже, но ночи были ещё белые, и Кижи предстали своим сказочным силуэтом на фоне бледного неба. Картина была плоской, никаких деталей, кроме резко вычерченных контуров, не было видно - это-то и создавало волшебное впечатление. Ночевали на дебаркадере. Утром осматривали остров и строения - всё, конечно, интересно, но с первым ночным впечатлением не сравнить.
Видел я в Кижах двух рыбаков, возвращавшихся на лодке со спиннингами с рыбалки. На дне лодки ворочалось с десяток крупных щук. Я и сам с мостков видел одну, дремавшую у самого берега. Потом я рассказывал об этом Таньке Рассказчиковой и её мужу - Юрке Равичу, заядлым рыболовам, они поехали на несколько дней в Кижи специально за щуками, ничего не поймали и кляли меня, как злостного обманщика.
В Суйсари я впервые парился в настоящей деревенской бане, топившейся по-чёрному. Такие бани стояли обычно у самой воды. Я парился поздно вечером и голым выскакивал из бани прямо в озеро - блаженство неописуемое!
Запомнилось, как однажды вечером я присел по нужде за кучей брёвен на бережку и вдруг, обернувшись (что-то меня заставило обернуться, шорох, наверное), я увидел два желто-зелёных огонька, а потом разглядел и мордочку как у котёнка, но с большими ушами, с любопытством уставившуюся на меня. Куница?! Не подняв штанов, я кинулся ловить зверя, тот шмыгнул под брёвна, я их ворочал, выгнал беднягу на огород и пытался ловить его там, он почему-то не шибко убегал - короткими перебежками, но у меня путались штаны в ногах, я, наконец, споткнулся и упал... Так и не знаю, кто это был.
В Суйсари я был до конца лета, уезжал одним из последних. Нас, немногих оставшихся, обихаживала бабка Степанида, которая подвыпив, пела частушки:
В чулок нассала,
В другой начала,
И стою, любуюся,
Во что же я обуюся?
Или:
Ты куды меня повёл,
Такую молодую?
На ту сторону реки,
Пошла, не разговаривай!
и т.п.
Запомнилось ещё, как мы с Мишей неделю целую питались только хлебом, жареным с солью на постном масле, и тёртой морковью, надёрганной с колхозного поля, с сахаром, а вот, когда у Степаниды столовались, то было молоко. В тот год хлеб в Петрозаводске продавали по карточкам, и выпечен этот хлеб чёрт знает из чего был.
А то явилась как-то личность: юноша с красивыми глазами, студент-архитектор, приткнулся к нам в поисках впечатлений. Он за что-то хвалил абстракционизм, нас обвинял в серости и художественной невоспитанности, съездил через протоку на остров Суйсарь, где стояла заброшенная деревянная церквушка, и привёз оттуда продырявленный дробью холст с изображением распятого Христа. Так я и не понял, то ли он картину спас, то ли церковь ограбил. Вскоре он исчез.
Помню очень низкорослого, мне по грудь, усатого крепыша-геолога, преподавателя нашего университета. Он брал меня с собой в короткие походы по берегам Онеги, интересно рассказывал о камнях, вообще производил приятное впечатление; однако, умудрился разбить себе голову в какой-то пьяной драке на деревне. Вот и все впечатления от Суйсари и Онеги.
Свободное копирование
