Московская начальная школа №166 примыкала к театру Ромэн, он тогда был на Малой Дмитровке. Старинное двухэтажное строение.
Шла война. Я гордо носил в школу ранец немецкого солдата-егеря. Это был чей-то потрясающий подарок. Наружный клапан ранца, покрытый черным эрзац-мехом полностью откидывался, открывая доступ к множеству отделений, карманов и карманчиков, позволявших фантазировать, что в них укладывал бывший владелец. Пара клапанов без сомнения предназначались для огромного солдатского ножа-штыка. Пацаны-одноклассники исходили завистью.
В школу мы входили через переулок и двор. Зимой двор заваливало снегом, и для нас расчищали тропинку, сдвигая снег в один угол в гору пушистого снега выше первого этажа. Как раз в этом месте наружная деревянная лестница вела на второй этаж к маленькой площадке перед дверью.
Мои пацаны-одноклассники забирались на эту площадку и с наслаждением прыгали в сугроб, проваливаясь почти целиком. Они с хохотом вылезали из него, смахивая снег с румяных лиц, снимали валенки и вытряхивали из них набившийся снег. Только я – трусливый сын интеллигентных родителей, избегал чудесное приключение. Но очень хотелось, хоть и страшно.
Однажды я не выдержал и сдался соблазну. Я специально пошел в школу на пять минут раньше, быстро взбежал по деревянной лестнице на второй этаж и прыгнул с закрытыми от страха глазами. Свежий снег взорвался подо мною, проглотив меня целиком. Когда я открыл глаза, я обнаружил рядом со мной нашу устрашающую директрису, Екатерину Георгиевну. Она лежала рядом, едва выглядыая из-под снега. Мой трофейный ранец валялся неподалеку тоже в снегу.
Я замер от ужаса. Будучи уже тогда незаурядным, я сообразил, что нечаянно прыгнул на безжалостную директрису. Она встала первой, отряхнулась и помогла мне подняться. Она крепко держала меня за руку, а другой рукой подняла мой прекрасный ранец, и мы вместе пошли в школу. На втором этаже она завела меня в свой маленький офис и потребовала мой табель. Дрожащими руками я протянул его Екатерине Георгиевне. Она села за свой стол, макнула перо в чернильницу и что-то быстро в нем написала. Промокнула, закрыла и протянула мне. «А ранец я передам твоему отцу».
Я открыл табель в классе и прочел самое ужасное, что могло меня ожидать: директриса угрожала исключить меня из школы за очередное нарушение и требовала встречи с моими родителями...
Вот она - детская травма на всю жизнь. Хотя уже прошло почти 70 лет, я всё ещё избегаю прыгать со вторых этажей, а уж в сугробы и подавно!
*********************
В середине лета мы поехали в «Адский каньон» в сотне километров от нас. Там есть место на почти трехкилометровой высоте, где с вершины можно заглянуть вниз в ущелье с вертикальными стенами с ниточкой реки на дне. (Туда удобно коварно сбрасывать лишних любимых).
На этот раз мы добрались почти до самого верха, туда, где не сходит снег все лето. Узкая горная дорога почти непроезжая из-за снега. Впереди на поваленных деревьях сидели индейцы. Они расчищали дорогу. Я остановился и подошел к ним. Они, видимо, отдыхали. Поздоровался, спросил возможно ли проехать дальше. Один из них, похожий на японца в очках, охотно объяснил, что дорога под снегом, врядли мне пробраться даже на всех ведущих.
Мы обменялись еще несколькими фразами. Остальные индейцы подошли поближе. Японец спросил меня привычный мне вопрос – что у меня за акцент. Обычно ответил ему - русский акцент неизлечим. Тогда другой индеец с огромной круглой рожей, страшный, как налоговый инспектор, вдруг заговорил по-русски!
Я был не просто удивлен, я был потрясен. Особенно от вида этого монстра, покрытого черным прямым волосом толщиной в палец. Его физиономия усеяна оспинами, он огромного размера с лопатообразыми руками. Но выражение лица добродушное, и явно любопытствует товарищ. Прийдя в себя, спросил у него, откуда русский. Он охотно рассказал под смех соплеменников – сидел в тюрьме, видите ли, и там их обучали немецкому, русскому и еще каким-то языкам, совершенно необходимым при расчистке леса.
Как это бывает – образовалась доброжелательная мужская обстановка. Индейцев интересовало, как и когда я попал в царство желтого дьявола, и, будучи русским, что бы я пожелал немедленно выпить в знак дружбы. И они стали выдергивать из снега невидимые до того бутылки с виски, водкой и пивом. Для такой небольшой бригады у них был завидный запас и разнообразие полезных продуктов.
Соблазн был велик, должен признаться. Но я вспомнил жуткие серпантины горной грунтовой дороги и долгий путь домой через перевалы. Глотая слюну, отказался.
По дороге домой я думал о том, как окружающая среда порой дурно влияет на индивида. Случись такое со мной где-нибудь в Красноярске или даже в Кременчуге, разве отказался бы я завести новых друзей, таких близких по духу, несмотря на страшные рожи!
*********************
У любого инженера есть повторяющиеся профессиональные ночные кошмары. У меня их коллекция – я слишком долго инженерил, была такая слабость.
Весь 64-й проработал в Алма-Ате, испытывал мои изобретения на нефтеперегонном заводе. В частности, очень новаторскую (так мне казалось) нагревательную печь для битумов. Я был чуть ли не лучшим специалистом СССР в этом грязном деле. До сих пор отмываюсь.
Эта печь, как и все изготовленное в СССР, уступала мировым стандартам, и борьба за качество объединила весь наш трудолюбивый народ под руководством партии и правительства.
Но когда дело связано с огнем, хорошее качество предпочтительнее, особенно, если может быть взрыв.
Зная эту проблему, я сам геройски управлял сомнительным агрегатом, но проблема была в том, что он должен был работать круглосуточно, а я люблю спать. Так что у меня был сменщик – такой нормальный котельщик, как спецназовец, замаскированный под угольную кучу. Его трудно испачкать.
Короче. Утром я должен был улететь в Москву, когда мне позвонили в общагу, где я жил, с ужасным сообщением...сами понимаете – сменщик рано утром взорвал печь, и его отвезли на скорой помощи в больницу, куда я немедленно последовал как на крыльях.
По дороге я вспоминал мой запас фени, необходимый для выживания в местах весьма отдаленных.
Котельщик был жив, сидел на стуле сильно ошарашен. Уже хорошо. Молодой врач несколько растерянно ходил вокруг, боясь до него дотронуться. Парень был не просто грязным, но покрыт толстым слоем чего-то черно-жирного. Будучи опытным в грязных делах, я попросил врача использовать вазелин, лучше подогретый.
Под моим чутким руководством, используя горы ваты мы начали сначала осторожно, а потом всё смелее оттирать клиента. К моему счастью, у него не было ожогов – взрывом выбросило жирную сажу и замуровало его. Оттирание принесло неожиданный результат – я впервые увидел его лицо! Он оказался молодым парнем, белокурым с голубыми глазами и вздернутым носом.
Мне кажется, он сам был нам очень благодарен – впервые отмылся. После обеда котельщик вышел чинить взорванное сокровище.
В этом трагическом случае явно проявился закон непредвиденных последствий: не случись взрыва, так бы и не знал с кем я работал.
*********************
В 56-м доброволился на карагандинской целине. Вся целинная эпопея заслуживает солидного повествования с вескими цифрами, осуждением безхозяйственности и прочих социалистических недоработок, но один случай вошел в фольклор.
В нашем совхозе был центральный склад, где хранилось буквально всё. От консервов до лопат. И, конечно же был завскладом. Всех завскладов объединяет нехорошая страсть, вроде врожденного порока. Они обожают, когда их склады сгорают. Я уверен, встречаясь на съезде кладовщиков великого СССР, завсклады в беломорном дыму обменивались рассказами о том как и когда они горели. И у них сверкали глаза нездоровым блеском наркоманов.
А я имел к пожарам непосредственное отношение. В это время у меня в распоряжении находились две лошади, запряженные в деревянную телегу, с закрепленной на ней бочкой для развозки воды. Водопровода в совхозе не было, и я занимал ключевую позицию старшего водолея.
Обе мои лошади (к сожалению забыл их имена) едва держались на ногах, потому что кормить их было нечем, как, впрочем, и самих целинников, а степной воздух хоть и здоровый, но от него не поправляешься.
Лошадей было две, чтобы они не упали в упряже, опираясь друг на друга. Кстати, упряжи тоже не было, мы находчиво использовали проволоку. Я учился на инженера-механика и рассматривал моё лошадиное приключение, как исторически необходимое для изучения перехода от гужевого транспорта к моторизованному.
В степи, недалеко от главной усадьбы, стоял огромный бак, туда периодически завозили воду грузовыми цистернами, а я, стараясь не уронить лошадей в пути – развозил.
Так вот, нашему вертлявому наркоману-завскладом, Михеичу, пришло время гореть. Обычно это случается перед годовыми отчетами. Склад загорелся профессионально со всех концов сразу. И запылал замечательно, раздуваемый накислороденным степным ветром. В это время я уже который час добирался из второй бригады к цистерне на заполнение. Увидя издалека пожар, я пришпорил коней.
Я был тогда полон комсомольской смекалки, патриотического порыва, молодежной инициативы и многого чего еще. Я соскочил с телеги и, взяв коней под узцы, за проволоку №6 что было сил потащил их в направлении цистерны – заполниться. Мы мчались, как угорелые улитки. Когда до бочки осталось не больше 20 метров, я с прискорбием заметил, что склад догорает, мне не удастся увидеть в близи уникальное зрелище. А вокруг столпились счастливые очевидцы и в том числе единственный в округе милиционер, лейтенант Арбеков.
Наконец я поставил мою бочку под загрузку, открыл кран – в цистерне воды не было!
Я бросил коней и побежал к складу. Угли уже остывали, начальство ходило вокруг и носками сапог отбрасывало тлеющие головешки, грубо оценивая нанесенный ущерб. Лейтенант Арбеков и озабоченный завскладом Михеич неожиданно вышли на штабель обгоревших цилиндров. «А это что?» - спросил Арбеков. «Огнетушители, Турар Замирович», – охотно пояснил Михеич.
И тут лейтенант милиции, Турар Замирович Арбеков выдал фразу, вошедшую в фольклор:
«А почему они не тушили?!»
Но: не было бы счастья, да несчастье помогло - на следующий день мы бродили по остывшему погорелью в поисках лопнувших стеклянных банок с тушенкой.
*********************
Неотоваренные воспоминания толкаются, работают локтями и лезут без очереди.
