- Вас вызывают. - сказала Сова скрипучим металлическим голосом жестяного репродуктора ГРОБ (Гражданской обороны), как говорят вороны и попугаи. Она появилась ниоткуда, ходила на двух стройных женских ножках в туфельках на шпильках, ножки были хорошо эпилированы и ровно отрезаны чуть ниже тазобедренного сустава.;Иногда она вынимала из правой ноги свою когтистую лапу, чтобы что-то записать или почесать за ухом. Нога при этом оставалась стоять, даже не покачнувшись в австрийских туфельках из черной матовой кожи на высоких каблуках “стилетто”.
- Я могу быстро смотаться домой переодеться? - спросил я.
- В этом нет необходимости. - сказала она. - Для вас есть немнущаяся нейлоновая рубашка, практически новая, галстук, костюм...так... югославский шерсть с лавсаном, есть гэдээровский, моренго, шерсть, тройка, еще фабрика “Большевичка” спецпошив из итальянской шерсти, экспортный, потом немецкий, ФРГ “Бруно и Барлох”. Запонки, новые туфли “Саламандра”, румынские носки, три носовых платка. Что возьмете?
- А как померить?
- Все - ваш размер. В костюмерной есть ваши данные.
- Где получить вещи?
- Выберите и они окажутся на вас в нужное время, в нужном месте.;
Я кивнул.
- Скрииибе! - вдруг громко и протяжно закричала Сова. - Скрииибе!;
Что-то изменилось, словно дрогнуло в воздухе, когда этот тоскливый крик, гулко отражаясь в раздвигающемся пространстве, стал отдаленно повторяться:
- Скриии-иибе... Скри- иибе...
Потом, вдалеке, послышался недовольный ответ:
- Скриибе-ух!
И я оказался в заросшем лесу, на заброшенной узкоколейке в старой скрипучей дрезине. На двух ручках механического привода-качалки со скрипом поднимались и опускались две одинаковые совы, иногда взмахивавшие крыльями, чтобы сохранить равновесие.;
“как им удается приводить в движение этот тяжеленный, допотопный агрегат?!” мысленно удивился я.
- На самом деле мы с сестрой просто решили скрасить вам путешествие. Дрезину приводит в движение асинхронный двигатель нелинейного времени, работающий по принципу обычного храповика в часовом механизме – неожиданно мелодичным голосом с легким испанским акцентом сказала одна сова. - Позвольте представиться: Имма Сумак, перуанский соловей. Сейчас мы с Эстеллой споем для вас – ехать недалеко. ;
Они переглянулись и утренний лес огласила песня на итальянском: “ О, Соле мио!” исполненная дивными голосами и торжественно отраженная чащей, близко подступавшей к узкоколейке. Исчез скрип дрезины, солнечные лучи, проплывая мимо, сияли сквозь ветви. Вдали я увидел приближающийся конец пути – знакомый завал из гниющих, покрытых изумрудным мхом стволов и слетевшую с рельсов ржавую вагонетку. Я вспомнил давний сон и узнал дорогу жизни. ;Мимо медленно проплыл полу-истлевший крест на котором на куске жести еще можно было различить слова: “Здесь насмерть стояли, остановив врага...”;
Перехватило дыхание, на глазах появились слезы: может быть здесь, в безвестной могиле, похоронен дядя Леня, брат отца, в память о котором папа назвал меня. ;Песня кончилась. Совы поднялись и улетели. В конце дороги, за завалом из стволов клубился желто-оранжевый дым, превращаясь в облако. В нем, силуэтом, читалась фигура сидящего в полоборота человека. Он был похож на черный японский иероглиф. ;Я увидел, что правой рукой он придерживает стоящие на колене большие песочные часы. Стеклянные колбы были вставлены в круглые основания из желтого оливкового дерева. По окружности каждого основания шла надпись на иврите.
- У вас есть ключ? - спросил Ангел.
- Вы имеете ввиду...
- Большой, старинный, чуть ржавый железный ключ альбигойцев. Вы должны носить его на поясе. Невидимый для остальных. - не глядя сказал он. И видя, что я все еще не понимаю, напомнил:
- От Термена.
- А! - я вспомнил: мы действительно в каморке на Арбате с ним встречались и говорили! Я протянул руку к поясу и нащупал ключ.
- Вставьте в часы между колбами и осторожно поверните налево на 90 градусов. Не больше, чем на 90, ВЫ ПОНЯЛИ?
- Да, конечно.
Я сошел с дрезины, протянул к часам ключ, Ангел убрал руку, и я медленно повернул ключ налево. Часы с негромким механическим щелчком повернулись и застыли в воздухе в горизонтальном положении. Далеко куковавшая кукушка умолкла, недокричав вторую часть своего слогана, словно мой мосфильмовский монтажер Людмила Бадорина самодельными латунными ножницами вдруг разрезала в этом месте магнитку с фоновыми шумами. Наступила полная тишина. Ход времени прервался. Я осторожно вытащил и повесил на пояс ключ, вернулся к дрезине и, сев на побелевшую от времени березовую доску, приготовился слушать.
- Вы знаете что написано на основании этих часов? - спросил он.
- Мейд ин Чайна? - предположил я. В мое время в СССР давали 10 лет лагерей за изучение иврита. С сионизмом боролись.
- Шутки кончились. - Ангел повернулся к мне и со звуком ружейного затвора, за его спиной вдруг распрямились в горизонтальную линию огромные крылья, направив вниз ряды тусклых железных перьев.
- На одном основании написано: “Все проходит” - сказал он.
- Как на перстне Соломона?
- Да. На другом - “Память остается.” Я имею сказать, что с Востока идет желтая смерть.
- Китайцы?
- Тому, кто мне поручил это сказать, несвойственно использовать метафоры и аллегории. На далеких берегах Амура произойдет взрыв.
- Техногенная катастрофа...?
- Я не уполномочен обсуждать детали. Если вам больше нравится взрыв забытого склада с химоружием, чем вулкана с выбросом в атмосферу миллионов тонн серы, окиси азота, окиси фосфора, углекислого газа, сероводорода и родона, пусть будет так. Огромное, грязное, желто-оранжевое облако закроет небо и ветер понесет его вглубь страны. По Амуру поплывут гниющие водоросли, разлагающаяся рыба, он станет необитаем. На сотни километров нечем будет дышать.
- Это часть гитлеровской операции “Вервольф”?
- Это ее финал. Каждый народ в ответственности за землю, которая ему дана. Нельзя проспать родину. Допустив возникновение на своей земле отрядов немецко-фашистских молодчиков, граждане совершили роковую ошибку. Не сумев вовремя распознать и уничтожить заразу, оскверняющую землю их предков, они, тем самым, лишили себя права на нее... Основной задачей “Вервольфа” было моральное уничтожение победителей в третьем колене. Они же строили тысячелетний Рейх. Если у народа отсутствует историческая память, тогда на поверхности плавает – надо уточнить что именно? Если враги становятся образцом для подражания, а союзники врагами, если наглость считается вторым счастьем – это говорит о том, что то, что они имеют - не хранят. В этом случае земля отнимается и народ исчезает с ее лица.
- Их можно предупредить, как-то это преотвратить?
- Вы их предупреждали. Такие вещи нельзя повторять, как кукушка. Никаких компромиссов с тем, что связано с пролитой за землю кровью быть не может. Была пролита кровь. Кому она принадлежит, вы знаете?
- Да.
- Кровь возопила об отмщении. Ее голос услышан. С заброшенных полей и буераков, из заросших оврагов и забытых братских могил десятки лет раздавался голос крови. Все безвестные могилы известны, все забытые имена названы. Все неотмщенные будут отмщены. Война не кончена. Она не кончается никогда. Неважно как зовут "солдата фюрера": Ганс или Петр, неважно когда он провозгласил себя сверхчеловеком, присвоил право решать вопросы Жизни и Смерти. Не важно, есть ли кто-то, чтобы встать на их пути, кинуться в штыковую атаку, залечь с винтовкой у спящих в лесах ДОТов и ДЗОТов. Голос мертвых солдат услышан. Теперь подойдите, вставьте ключ, поверните часы направо на 90 градусов в прежнее положение, заберите ключ. Можете им сказать: они сделали ошибку. Но вас не услышат – у них отнят разум.
Я повернул часы направо на 90 градусов, издалека донесся оборвавшийся крик кукушки, в ветвях зашелестел ветер, через мгновение огромные крылья сложились с жестким металлическим звуком и фигура, отдаленно похожая на японский иероглиф, стала растворяться в клубящемся желто-оранжевом облаке. В последний момент Ангел коротко взглянул на меня – вспыхнули два угля. Картина леса стала быстро рассеиваться, таять и я опять оказался в комнате, где ко мне обратилась Сова. На часах было три – я хорошо помнил: она появилась ровно в три.
Свободное копирование
