9. Пруды. Отдых и бытовой назначение.
Пруды имелись практически в каждой деревне, потому как были они жизненно необходимы сельчанам, и в санитарно-гигиенических целях, и в противопожарных. При отсутствии естественного водоема, пруды рыли бульдозером в наиболее низком месте, и они со временем заполнялись водой за счет осадков и грунтовых вод.
О чистоте прудов постоянно заботились. На моей памяти – не одна капитальная чистка, которая проходила обычно ранней осенью, когда уровень воды был минимальным.
Воду спускали по канаве за гумно, ил и грязь со дна выгребали лопатами. Не помню, как возвращали воду, то ли как-то заставляли ее течь вспять, закапывая канаву, то ли уровень пруда восстанавливался постепенно от осенних дождей? Однако рыба в пруду не переводилась, так же как и лягушки, и уже следующей весной в воде весело резвились новорожденные мальки и головастики.
Пруд около Тимониных, правильной прямоугольной формы, явно имел искусственное происхождение. За это говорил и неудобный спуск к воде, и примерно одинаковая глубина у берега и на середине. Мы не ходили «на тот пруд», в нем никто не купался, даже взрослые.
Зато «наш пруд», что возле Никулиных, был своим в доску! Водная гладь его по форме напоминало изогнутый полумесяц, а сзади, к лесу, (который, кстати, так и назывался: «запруд») начиналось настоящее болотце, поросшее камышом и осокой. В левом, дальнем конце пруда мы не купались. Там, несмотря на все чистки, было вязкое илистое дно, росли красивые белые кувшинки, которые мы называли лилиями. Мальчишки лазили за лилиями, а мы делали из них бусы и вешали на шею. Пахли лилии приятно – тиной и водой, и было жалко видеть, как они потом вяли и засыхали, брошенные на берегу юными модницами.
Купались мы в правой части пруда, напротив бань. Подход к воде был удобным, плавным, дно ровное и песчаное, а глубина – по колено, одним словом лягушатник, рай для малышни! В жаркие летние дни вода хорошо прогревалась, и мы сидели в пруду до посинения, взмучивая воду так, что она напоминала грязное месиво. На берег нас можно было выгнать лишь одним способом, может быть, специально придуманным кем-то из взрослых:
-Кто последний из воды, тому завязывать узлы! – громко кричал кто-нибудь на берегу, и мы с визгом и гиканьем, перегоняя друг друга, неслись на сушу. Угроза была вполне реальна, и опоздавшему приходилось потом долго трудиться над своей одежкой, развязывая крепкие узелки, затянутые сильными руками старших мальчишек.
По субботам забава оказывалась под угрозой – женщины приходили на пруд топить бани, стирать и полоскать белье, и нас загодя выгоняли из пруда – чтоб не мутили воду. Но мы все равно умудрялись забраться в пруд где-нибудь сбоку, за что и получали по полной, особенно от шумной и крикливой тети Оли Вареновой.
Рыба в пруду была – караси и плотва, но к рыбалке относились скорее как к забаве, чем к серьезному промыслу. Только один раз в году взрослые мужики устраивали настоящую ловлю рыбы, обычно в конце лета, на Успеньев день. Натянув болотные сапоги, они залезали в воду и прочесывали весь пруд большим бреднем, а мы, дети, бегали по берегу и не сводили с рыбаков глаз. Самый интересный и волнующий момент – когда бредень вытаскивали на берег. Маленькие и большие рыбки серебристым ковром покрывали траву, ловили воздух открытыми ротиками. Мужики отбирали на уху только самых крупных карасей, остальную добычу бросали обратно в воду. Тут же на берегу разводили костер, а потом уплетали аппетитное варево всей деревней.
У деда моего была верша, этакая хитроумная корзинка для ловли рыбы. Изредка он забрасывал ее в прибрежные водоросли, а утром следующего дня звал меня с собой смотреть улов. Обычно попадалось штук двадцать карасиков и плотвичек, с которыми дед поступал так же, как и мужики на большой ловле: крупных отбирал на уху, мелочь выпускал в воду. Деревенское меню насчитывало не слишком большое количество блюд, и рыба вносила в него приятное разнообразие.
