Марат, между тем, никак не мог вжиться в мирный, неэкстремальный ритм жизни. Возникали трудности с регулярностью посещения лекций, на какое-то время его даже, кажется, отчисляли из МГИМО. По его словам, в тот период исключения из института он просто "стирал грань между городом и деревней". В переводе с иносказательной лексики Марата, это обозначало, что он, бывший студент Института международных отношений, пошел работать грузчиком в винный отдел магазина. Но все же мама добилась от него, чтобы он восстановился в учёбе и окончил МГИМО. Он не стал, правда, известным дипломатом, или экономистом, как многие выпускники этого ВУЗа, но стал переводчиком. Он хорошо знал английский язык. В конце пятидесятых он пришёл работать в наше издательство "Молодая гвардия". Мы все его очень любили за его ум, талант, юмор, благородство и добродушие.
Он был неподражаемо артистичен. Например, когда в лицах рассказывал нам следующую сцену.
Однажды рано утром в их квартире раздался звонок. Марат открыл дверь. Перед ним стоял знакомый ему швейцар из того самого ресторана, где Марат был завсегдатаем. Швейцар почему-то с утра был уже в униформе. Вид у гостя был устрашающий, как будто бы он пришёл добиться справедливости и ради этого готов разрушить всё и всех на своем пути. Он грозно спросил, не здесь ли живет писательница Зинаида Николаевна Шишова. Спросил сурово, не обращая внимания ни на самого Марата, ни на их постоянное знакомство по ресторану. Скорее всего, швейцар подумал, что попал в коммунальную квартиру, каких тогда было в Москве великое множество, и что Марат здесь – просто обыкновенный жилец, не имеющий отношения к персоне, которая его интересовала.
– А зачем тебе Зинаида Николаевна Шишова?
Посетитель достал папку с рукописью и стал искать первую страницу. Марат уже всё понял. Шишова, как и многие другие писатели, состояла в консультационном отделе по работе с начинающими авторами, писала рецензии на присылаемые непризнанными дарованиями рукописи. Эти рукописи чаще всего приходили по почте, их кто-то метко назвал "самотёк". Изредка там можно было обнаружить шедевр (как в случае с Шукшиным, например), но чаще всего это всё же были рукописи графоманов. Марат мгновенно оценил и ситуацию: низкое качество шедевра и угрозу рецензенту Шишовой, которая наверняка не дала положительного отзыва. Иначе зачем бы у автора был столь агрессивный вид? К тому же, этот автор разыскал даже где-то адрес рецензента (его никто никогда никому не сообщал, во избежание эксцессов).
Марат решил разобраться со швейцаром прямо здесь, у порога, объявив посетителю, что он сын рецензентки и готов вникнуть во все проблемы. Тот обрадовался и стал старательно объяснять суть конфликта.
– Вот видишь, моя поэма начинается так: (швейцар начал декламировать) "Мир строят мелочА!". А она пишет вот тут, смотри: "первая фраза непонятна". Чего ей тут непонятно? Тебе-то понятно?
– Да не очень.
– Тьфу ты, мать честная. Вот уж эти интеллигенты. Смотри: МИР. – И автор очертил руками огромный круг в пространстве, изобразив необъятность Вселенной. – Понял?
– Ну, понял.
– Теперь смотри: СТРОЯТ! Понял?
– Нет, не понял.
Швейцар, как будто в актёрском этюде, взял в руки воображаемую лопату и сделал вид, будто он копает землю.
– Теперь понял?
– Ну, понял.
– Осталось тебе понять МЕЛОЧА.
– Не понимаю.
– Да вот же, смотри, маленькие такие штучки, ну, под микроскопом их глядят, малю-у-сенькие такие, как микробы, – от усердия автор стихов даже сложил щепоткой свои огромные пальцы, изображая размер этих самых микробов.
– Теперь тебе всё понятно?
– Да, понятно. Только ты всё равно иди домой и поработай, а то ведь каждому читателю не будешь, стоя в дверях, объяснять смысл своих стихов.
Эта мысль убедила автора, и к тому же тон Марата не обещал ничего хорошего. Швейцар ушел.
Нас, редакторов, хорошо знавших, как настойчивы бывают графоманы, этот рассказ поражал простотой той ноты общения, которая возникла между Маратом и сочинителем.
