В имение мы пришли к вечеру и прямо направились в кухню ужинать.
Здесь по случаю праздника уже отужинали, не дожидаясь нас, предполагая, что мы придем пьяные.
Сторож, связанный по рукам и ногам, с разбитым лицом и мокрыми, лоснящимися и слипшимися на лбу волосами, лежал навзничь на своей кровати и, широко открыв рот, спал тяжелым, пьяным сном, мыча и выкрикивая что-то...
Злая, заплаканная, с подбитым глазом стряпка, бормоча себе что-то под нос, вероятно, ругаясь, швырнула нам на стол хлеба, ложек, плеснула в чашку щей, кинула наши "пайки" солонины и, буркнув: "Жрите!" -- ушла в свой угол...
-- Жрут-то, чай, свиньи, да ты с ними, -- сказал кузнец, -- а мы кушаем... Что, аль влетело?..
-- А тебе какое дело? -- огрызнулась кухарка. -- Ты знай себя... Оглянися, сват, на свой зад...
-- За дело, -- продолжал кузнец, -- так и надо! Кабы на мои зубы, я бы вам обоим с хахалем-то головы сорвал... и греха не было бы..
-- С каким таким хахалем? -- завизжала кухарка, выскакивая на середину кухни. -- Сказывай, а?.. Ты видел, что ль? Сказывай!..
-- А ты, смотри, не ударь! -- злобно улыбнувшись, с презрением сказал кузнец, и вдруг громко крикнул: -- Отвяжись от меня...
И он обругал ее позорным словом. Кухарка громко завопила, обращаясь к нам:
-- Будьте свидетели!
В это время дверь отворилась, и в избу вошел нарядчик.
-- Хлеб да соль! -- сказал он, садясь на лавку, словно не замечая плачущую кухарку.
Мы молчали. Нарядчик окинул нас своими острыми из-под нависших бровей глазами и прибавил:
-- Ну, как погуляли?..
Но, видя, что мы опять молчим, он обратился к стряпке и, сурово хмуря брови, как-то особенно грубо и зло крикнул:
-- Ты чаво это, а?..
-- Да как же, -- завизжала стряпка, -- всякой, прости бог, жулик придет, лает, страмит... Аль я взаправду какая-нибудь. За что он меня таким словом обозвал?.. Какой такой у меня хахаль, а? Сказывай! Ну, ну!.. А-а-а! Небось, пришил, пристегал язык-то... Испугался?..
-- Как не испугаться, -- произнес кузнец, -- кабы эта страсть да к ночи... гм?.. Какой хахаль-то? -- продолжал он, улыбаясь. -- А вон сидит! -- Он указал пальцем на нарядчика. -- Аль не узнала?.. Шкура! -- продолжал он. -- Тоже: кто я?.. Мужа-то извела, подлая... у-у-у...
-- Что же это такоеча? -- закричала кухарка, ударяя себя руками по бедрам. -- Люди добрые, а?... Егор, что ж ты молчишь-то, а? Уйми его!
-- Собака лает -- ветер носит, -- стараясь быть спокойным, ответил нарядчик. -- Над тобой, дурой, смеются, а ты думаешь взаправду... Вон даве, -- продолжал он и кивнул головой на кровать, где спал пьяный сторож, -- этот чорт прибил... белены объелся... На меня тоже к рылу с кулачьями лезет... Пожалуй, сердись... Коли на всякую сволочь сердиться, сердца нехватит!
-- Сам-то ты сволочь, -- сказал кузнец и швырнул ложку по столу. -- Взлупку вот тебе дать! -- добавил он, вылезая из-за стола...
-- Что же... за чем дело стало? -- сказал нарядчик, поднимаясь с места. -- Дай...
-- И дождешься когда-нибудь...
-- Эх, ты, пьянчуга... тьфу! -- с презрением глядя на кузнеца, плюнул нарядчик и пошел к двери. -- Говорить-то с тобой тошно, -- добавил он, обернувшись. -- Злая рота!..
Он вышел и так хлопнул дверью, что задрожали стены и проснулся пьяный сторож.
