На Москалевке

         А этот трамвай до Ордынки,
         Я впрыгну в него по старинке,
         Повисну опять на подножке
         И в юность вернусь на немножко.
         Эльдар Рязанов

           Мой Харьков, удобно расположился на переплетении трёх рек: Харькова, Лопани и Нетечи. Эти медленные, разрисованные тиной, речушки летом мелели, а когда открывали плотину, то обнажалось дно, сверкали битые бутылки и какие-то железяки. Харьковчане все равно любили эти жалкие воды и, обыгрывая названия, шутили: "Харьков хоть лопни не течёт."

         Если идти от центра города ко мне домой, то стоило только пересечь кладки, как тут же оказывался на Москалевке. Совершенно непостижимо, почему этот подвесной мостик так часто является во сне. То грезится, что иду по мостику, а он неожиданно обрывается и, оцепеневшая от ужаса, оказываюсь в воде вместе со льдинами. То мостик обрушивается, и падаю в реку. То подхожу к кладкам, чтобы перебраться на другую сторону, а мостика нет.

          Несмотря на загадочность слова "Москалевка", все произошло прозаично. Просто напросто, Москалёвку основали из-за того, что там выдавали земельные наделы на дома, отслужившим 25 лет рекрутам "москалям"- солдатам.
В середине двадцатого века трамвай номер семь проезжал по Москалевке к шестой поликлинике, а затем тянулся к Новосёловке, в депо. Давним-давно харьковские старожилы называли трамваи "марками" и посему шутили, что "Москалевка" — район четырёх евреев: Моськи, Левки, Сёмки, и марки. Не Одесса, конечно, но все же. Вообще, Москалевкой её прозвал народ. А официально тогда именовалась Октябрьской революции. Улица Черепановых, недлинная: всего насчитывалось 45 номеров, соединяла Москалевку и улицу Свет шахтёра, где находился завод "Свет шахтёра", делавший оборудование для шахт. Имя "Свет шахтёра" произносилось слитно "Светшахтера".

           Мы поселились на Черепановых в пятидесятых годах, в те годы она звалась Сирохинской, и по песчаной дороге ещё брели лошадиные повозки, продающие керосин, старьёвщики, скупающие всякое тряпьё, кричали лудильщики, заделывая дырки в прохудившихся кастрюлях.

           Вскоре улицу замостили, поменяли название, и хотя на ней ютились, в основном, одноэтажные или двухэтажные домишки, считали местным Бродвеем, а в конце улицы возвышалась Преображенская церковь. Почему-то местным властям эта примечательность мозолила глаза и под предлогом, что она мешает новым трамвайным путям, в 1964 году её взорвали. Церковь стояла крепко и взрывали долго. Пыль, обломки, осколки. Хотя в соседних домах были заклеены окна, от взрыва посыпались стекла, были выбиты двери. Это выглядело страшным и напоминало войну. Щемило сердце. Церковь придавала нашим местам невыразимое очарование.

          С подругой Ирой Осиповой мы учились в 59 школе, в восьмом классе. У Ирки — внешность, о которой можно мечтать: золотые кудри, голубые глаза, белоснежная кожа. Рост и стать Венеры Милосской. И нрав — мягкий и приветливый. Мы дружили долго и ни разу не поссорились.

           Иногда вечерами мы с Иркой гуляли по улице Черепановых, где прожила кучу лет. К Ире уже начали приставать мальчишки. Наступил конец сентября, когда скупое тепло не грело, и осыпающие листья хрустели, если на них наступали и пахли по-осеннему. Вдруг мы увидели ораву бегущих к нам пацанов. Они орали, визжали и размахивали палками. Ничего хорошего встреча с ними не предвещала. Ира бросилась бежать с истошным криком: "Спасайся!" Не знаю, что на меня нашло, но смываться не хотелось. Мало того, застыла на месте. Воинственная свора из 8-10 подростков, окружив кольцом, не знала, что со мной делать. Я нарушила заготовленный сценарий: девчонки убегают, а орава с гиком догоняет и бьет палками. Страх сковал меня. С ужасом представила, что будет дальше. Шобла слепила меня фонариками, вопила, угрожала палками, но не била. Все происходило напротив дома, где жила. Осмелев, пробормотала: "Ухожу". Перешла дорогу, но банда двинулось за мной. Толкнула калитку, но шпана не отпускала. Наконец, главарь придумал расправу: "Пусть рыжий тебя поцелует". Понимая, что от этого не отвертеться, смирилась. Какой-то слюнявый шкет наклонился и чмокнул в щеку. Толпа расступилась, и я шагнула во двор. Горела кожа, как будто поставили клеймо. Душили рыдания и чувствовала себя оскорблённой.
 
           Через некоторое время я направлялась по улице "Светшахтера" в гастроном за хлебом. Неожиданно меня остановил окрик: "Стой". Увидев перед собой пацана лет пятнадцати из той своры, что нападала на меня, насторожилась. Он протянул мне деньги:
— Возьми сигарет в магазине!
— Нет! — отказалась.
— По-хорошему прошу: "Купи сигарет!"
— Нет! — твёрдо стояла на своём.
Он рассвирепел и стал колотить каблуками по ногам. От боли покатились по щекам слёзы.
— Ну, что, сука, принесешь сигареты?
— Нет. Можешь убить. Не куплю.
Проходивший мимо нас мужчина, заступился.
— Ты, что творишь, безобразник? Прекрати немедленно!
Бивший меня подонок, остановился:
— Как тебя зовут?
Неожиданный переход удивил, и я выдавала из себя:
— Ну, Вита.
Он с уважением представился:
— Жора. Запомни. Никто не посмеет тебя тронуть на Москалевке. Если кто-то начнёт приставать, то объясни, что Жора — твой друг.
После этого, случайно сталкиваясь, он приветствовал меня.

           Я всматриваюсь в свою выцветшую фотокарточку, с отломанными уголками. Мне, наверное, лет пятнадцать. Нелепо закрутилась челка, сосредоточенные глаза. Некрасивость, усугублённая отсутствием улыбки. Я — в школьной форме, с поднятой косой, подвязанной коричневым капроновым бантом. Прижимаю к груди, модную тогда, папку с учебниками и тетрадями, как щитом защищаясь от предстающих напастей.

          В шестнадцать меня захлестнула любовь, хотя не ожидала ничего в ответ. Я боготворила его, он казался неземным существом, а ведь просто жил в другом районе. Мы будто происходили из разных миров: он из развитого, а я — из первобытного. Неведомая сила притянула нас к друг к другу. Как по волшебству, Игорь признался мне в любви. Ошеломлённая, испытывая эйфорию, бежала по улице и орала от счастья, ничего подобного не испытывая больше никогда.
Как-то Игорь провожал меня домой. Мы уже перешли кладки, дошли по Москалёвке до Черепановых, как неожиданно дорогу преградила местная шпана. Они отвели моего друга в сторону и что-то потребовали. Он вернулся мрачный.
— Ну, что?
— Они угрожали и предупредили, что нечего шляться с нашей девчонкой и, если ещё раз увидят с тобой, то мне не поздоровится.

         Больше Игорь никогда меня не провожал и в наших краях не появлялся.
Москалевка признала меня своей, но почему-то это не радовало.


Нелли Эпельман-Стеркис Январь 13, 2016 г