Однажды мы шли втроем не то по Бостону, не то по Филадельфии -- Горький, Николай Заволжский и я.
Улицы -- тоскливо однообразные, дома похожи один на другой. Не на чем остановиться глазу. Вдруг откуда-то раздались непонятные звуки: не то свирели, не то флейты, с аккомпанементом каких-то странных инструментов и барабана. Из-за поворота улицы сперва выбежали, как и полагается, мальчишки-целая ватага, а затем взрослые.
Посреди улицы выступал необычайно высокого роста детина в костюме шотландца, в куцой кофточке до пояса, в короткой клетчатой юбке, не доходящей до колен, с таким же клетчатым пледом через плечо, скрепленным с левой стороны огромной пряжкой. На манер хорошего мажордома он размахивал в такт грандиозным жезлом, работая им с остервенением. За ним шел оркестр дудочников, барабанщиков и волынщиков в таких же костюмах. Барабаны неистово выбивали дробь.
Это были здоровенные деревенские парни, веселые шотландцы: видно было, что вскормлены они на хорошей пище и выпить не дураки.
Веселый, задорный ритм марша задел Горького, да и нас тоже. Мы влились в толпу, поймали шаг и, любуясь молодцами-шотландцами, забыли свою недавнюю тоску.
Не помню, долго ли мы ходили за этим оркестром, но не могу забыть, как нам здОрово досталось от Марии Федоровны, оберегавшей Горького от всякого утомления, строго запрещенного ему докторами.
Горький долго помнил этот маскарадный оркестр, часто и живо рассказывал о том, как мы ходили за ним по улицам и не могли от него оторваться.
Свободное копирование
