2-го [февраля] был праздник. После чаю пошел к Ал. Фед. за "Débats" и деньгами, просидел вместе с ним до 11, потому что ждал, чтоб он одевался. Денег у него еще не было мелких, поэтому хотел в этот или следующий день отдать. После, оттуда к Вольфу, у которого выпил кофе, просидел до 3 или больше, читал все газеты, но ненова взял 1 No "Отеч. записок", потому что 2-го еще не было, как я и думал. Прочитал "Негрицию" Ковалевского -- весьма понравился он за то, что так говорит о неграх, что они ровно ничем не хуже нас, с этим я от души согласен: когда говорят противное, мне всегда кажется, что это такой же вздор, как слова Аристотеля, что народы на север от Греции самим климатом и своею расою осуждены на рабство и варварство,-- и первую часть ("Гордость") Э. Сю. Мысль-то, если угодно, прекрасная для романа, но преувеличения и мелодраматические сцены, как всегда у него. Оттуда в Пассаж, где прочитал следующую за "Грациэллою" статью Ламартина, но там не так занимательно, только о нашествии с Эльбы Наполеона, а после смотрел "Journal pour rire" 3 целых номера, довольно мало понравилось, однако ничего -- отделка обыкновенно весьма хороша и больших политипажах, но есть такие вещи, где почти нет ровно нисколько остроумия. Только что пришел домой и кончил обед в почти 6 час, как пришел Корелкин и просидел до 9, но последний час только потому, что я его удерживал per fas et nefas {Всеми правдами и неправдами.}. Я был довольно весел, читал стихи Лермонтова и особенно Гете из "Фауста"; потом начал ему говорить правила демократов о émancipation de la femme {Об эмансипации женщины.}; стал говорить о meretricious {Проститутках.}, что они ничем не хуже нас, и этот разговор довел его до того, что он с угрызением совести стал вспоминать и говорить мне, как он бывал в доме на Гороховой; после раскаяние отчасти прошло, и он стал говорить так, что там три их и оно как бы Вологодское подворье, как выразился я. Так он вкусил запрещенного плода. Итак, я не был у Вас. Петр.