Почти все вечера я проводила всегда у Карамзиных. Катерина Андреевна разливала чай, а Софья Николаевна делала бутерброды из черного хлеба. Жуковский мне рассказывал, что когда Николай Михайлович жил в Китайских домиках, он всякое утро ходил вокруг озера и встречал императора с Александром Николаевичем Голициным, останавливался и с ним разговаривал иногда, а Голицина, добрейшего из смертных, это коробило. Вечером он часто пил у них чай, Катерина Андреевна всегда была в белом полотняном капоте, Сонюшка в стоптанных башмаках. Пушкин у них бывал часто, но всегда смущался, когда приходил император. Не имея семейной жизни, он ее всегда искал у других, и ему уютно было у Карамзиных; все дети его окружали и пили с ним чай. Их слуга Лука часто сидел, как турка, и кроил себе панталоны. Государь проходил мимо к Карамзиным, не замечая этого. "Карамзин,-- говорил Жуковский,-- видел что-то белое и думал, что это летописи". У нас завелась привычка панталоны звать летописями. Жуковский заставил скворца беспрестанно повторять "Христос воскресе", потом ошибется и закричит: "Востиквас", замашет крыльями и летит в кухню. Александра Федоровна терпеть не могла Наполеона, государь часто его хвалил. Княгиня Трубецкая, чтобы польстить государыне, сказала: "C'était un tyran, un despot" {Зто был тиран, деспот.}, догадалась, что сказала невпопад, сконфузилась -- я Жуковскому сказала: "Эта дурища при слове деспот сконфузилась, и с ней сделался востиквас". И это было принято в нашем арго, также слово флертовать.
Весной Мария Фед поехала в Павловск. Она была в своей городской карете и вязала из серебряных ниток кисеты, и надобно было считать ряды, потом привязывать нижние для составления креста. За ней ехала карета с другими фрейлинами, в коляске ехал Павел Ив Кутайсов, ее гофмейстер, и егермейстер Михаил Юрьевич Велеурский, гофмейстер Ласунский в карете, потому что у него болели глаза, в зеленой карете -- Дюбуа и Дебле, камердинер и парикмахер Матвей Петрович Петров и камердинер Гримм.