В 1848 году грянул революционный гром. Из Парижа, как пламя, загорелась в Австрии кровавая революция. Ля Тур, приятный и добродетельный человек, был убит, этот Halunke Меттерних war auch gestorben {также умер (нем.).}. На молодого Франца Иосифа напал с ножом какой-то мерзавец и ударил его ножом в затылок, но его руку остановил граф О'Дона; убийцу посадили в тюрьму. Меттерних выехал с женой в карете, обитою рогожей, как будто предпринял путешествие в Саксонию, там он был почти в безопасности. Перед его каретой ехала г-жа Костецкая. Ему хотелось пить, его жена просила гарсона подать стакан воды, он узнал их, принес воду, не взял их деньги, наконец, отвез его в Иоганнисберг. Вышло четыре тома его весьма интересных записок, изданных его сыном Рихардом, который был послом при Наполеоне III.
В Италии, в Богемии и в Пруссии разразилась революция. Императрица просила Гримма прочесть ей Гетева "Фауста", а князь Волконский и Медем присутствовали при этом чтении. Я встретила в Салтыковском коридоре приехавшего пыльного Михаила Велеурского и спросила: "Quelles nouvelles de Berlin?" -- "Je viens avec des nèfles et des lettres pour l'Impératrice" {Какие новости из Берлина? -- Я возвращаюсь ни с чем и с письмами для императрицы.} и он отправился к государю наверх, а я поехала на свою квартиру на Мойке. Из газет я узнала, что в Берлине смотрело войско на буйную толпу, что тело провезли мимо дворца, заставили короля выйти на балкон, и так как он был в каске, кричали ему: "Geh's herunter" {Вон отсюда! (нем.).}, требовали удаления гвардии. Ей приказано было идти в Потсдам, не отвечать на грубости темной, всегда грубой буржуазии. Один плеснул офицеру фон Застров в глаза и приказал ему не вытирать глаза. Гвардия вся шла со слезами на глазах.
Гримм мне рассказывал, что государь, очень встревоженный, вошел в комнату и спросил ее, что ей читает Гримм.-- "Фауст" Гете".-- "Goethe! C'est votre infâme philosophie, c'est votre infâme Goethe qui ne croyait à rien, qui sont la cause des malheurs de l'Allemagne. Sortez d'ici!" {Гете! Зто ваша гнусная философия, ваш гнусный Гете, ни во что не верующий -- вот причина несчастий Германии! Уйдите отсюда.}. Когда он сообщил императрице, что было с ее несчастным братом (у него тогда был первый удар), с ней сделалась дурнота, и Гримма, который стоял, как вкопанный, у дверей, послали за Мандтом. Мерсье был поверенным в делах и мне рассказывал: "Quand j'ai demandé à l'Empereur une entrevue, j'ai trouvé l'Empereur très ému et lui a dit: "Sire, vous êtes le seul qui n'a rien à craindre des révolutions".-- "Mon cher Monsieur Mercier, les révolutions sont indiquées, je n'ai pas encore émancipé mes paysans, et je sais de bon sens qu'ils sont mécontents de leur servitude. Il suffit d'une étincelle pour bouleverser l'ordre à présent dans mon empire" {Когдаяпросилимператораменяпринять, янашелегооченьвзволнованнымисказалему: "Государь, тольковамнечегобоятьсяреволюций".-- Милый мой г. Мерсье, революции предопределены; я еще не освободил своих крестьян и знаю, что он недовольны своим рабством. Достаточно искры, чтобы ниспровергнуть весь нынешний порядок моей империи.}. Мерсье мне рассказывал, что он обедал у старого герцога де Брольи, обедали несколько человек, в том числе Боссе, говорили о железных дорогах. Боссе имел привычку засыпать после обеда. Герцог де Брольи спросил его: "Боссе, отчего вы спите на железной дороге?" -- "Я говорю, что это колыбель мировой цивилизации".
Я была больна нервами, ко мне пришел давнишний приятель граф Павел Медем, он тоже больной, и сказал мне то же самое. Я ему сказала, что московский митрополит Филарет говорил, что это дьявольское изобретение. Он совершенно прав, это действительно дьявольская вещь. Поживем -- увидим. Мы живем как в эпоху крестовых походов, все общество перемешивается, христиане женятся на жидовках, русские выходят замуж за итальянцев, французов и англичан, и наоборот. Митрополит Филарет говорил мне: "В селении Вавилонском друг друга не понимали, потому что говорили руками; у нас всюду и везде все говорят одним языком и друг друга не понимают".
В 1848 году граф Дмитрий Николаевич не раз мне говорил, что крестьяне его говорили: "Когда, батюшка, нас царь на волю пустит", он об них донес министру внутренних дел Льву Алексеевичу Перовскому.
Я жила в Павловске во время эпидемии холеры и встретила графа Киселева: он меня спросил, читала ли я письма об Остзейских провинциях. Я сказала, что они есть у меня, но я их не читала, потому что их автор мне часто говорил о своем воззрении на эти провинции; их называют Балтийскими, эти губернии. "Дайте мне их, пожалуйста". Я их послала графу; через несколько дней он мне сказал: "Да, я с Самариным совершенно согласен". Тогда пошли гонения на славянофилов по доносу Орлова; он, кажется, родился сыщиком.
Свободное копирование
