На другой день приезжали многие в дом, и милая Астромова, хоть не так здорова, принимала единственно для меня, чтобы меня развлечь. Познакомила меня короче с любезным семейством Дебальцевых. Он и она -- препочтенные старики, имеют трех дочерей: старшая нехороша и ряба, но имеет что-то приятное и очень мила и скромна, вторая недурна собой, а третья -- красавица, но ее еще не вывозят. Они екатеринославские помещики, богатые, получают доходы ок<оло> 40000, но в Воронеже имеют дом и потому живут здесь. В прошлый год они провели 6-ть месяцев в Петербурге, дочери брали уроки у Фильда (Фильд был англичанин и сочинял des nocturnes {ноктюрны.}, никто не мог играть их, как он их играл. Лист, когда был в Петерб<урге>, играл их на одном концерте. Екатерина Андреевна Карамзина, которая часто слышала Фильда самого, мне сказала, что он несравненно играл лучше Листа. Я это сказала Листу, он мне сказал: "Elle est parfaitement raison"{Она совершенно права}, он предпочитал игру Фильда игре Шопена), и они профитовали {От фр.profiter -- извлекать пользу.}. Это мне сказала Астромова, которая сама большая мастерица. Прочие дамы -- порядочные карикатуры, исключая еще одной Шкидановой: прекрасная собою, недавно замужем и со вкусом одета. Еще я видела даму, в которой на фабрике делают шали наподобие турецких, я никогда бы не подумала, что она не настоящая, я, которой так известны турецкие шали. Астромова сказала, что они не будут как турецкие, но лучше, чем купавинские (купавинские делали у Юсупова. У помещицы Колоколъцовой, кажется в Саратовской губернии, ткали шали. У императрицы Александры Феодоровны была пунсовая -- тканъ совсем особенная, и красная краска особенной красоты. Купавинские шали носили только купчихи).