20 декабря
Вчера пришел ко мне Бабель. Сидели мы с ним часа четыре, до глубокой ночи. И перво-наперво об Ионове[1]. Он только-только был где-то с ним вместе – тот пушил на чем и свет не стоит разнесчастный Госиздат, попавший ему в хищные когти: растерзает, ни пера не оставит, ни пуху! Вулканическая личность, один сплошной порыв, – восторгался Б(абель) экспансией Ионова… Отговорили.
…О журналах. Утомляется читать худож(ественную) литературу, журналов почти не читает, особенно скучнейшие, вроде «Раб(очего) ж(урнала)» – особую симпатию питает… к «Пролетарской революции», где… «так неисчерпаемо много ценного материала»… Отговорили.
Книг хранить не умеет, не любит – дома почти нет ничего. Удивился обилию книг у меня – особо жадно посматривал на сборники из гражданской войны.
…Потом говорил, что хочет писать большую вещь о ЧК.
– Только не знаю, справлюсь ли – очень уж я однобоко думаю о ЧК. И это оттого, что чекисты, которых знаю, ну… ну, просто святые люди, даже те, что собственноручно расстреливали… И я опасаюсь, не получилось бы приторно. А другой стороны не знаю. Да и не знаю вовсе настроений тех, которые населяли камеры – это меня как-то даже и не интересует. Все-таки возьмусь! Отговорили.
Главный разговор – о «Чапаеве».
– Это – золотые россыпи, – заявил он мне. – «Чапаев» у меня – настольная книга. Я искренне считаю, что из гражданской войны ничего подобного еще не было. И нет. Но мало как-то книгу эту заметили. Мало о ней говорили. Я сознаюсь откровенно – выхватываю, черпаю из вашего «Чапаева» самым безжалостным образом. Вы сделали, можно сказать, литературную глупость: открыли свою сокровищницу всем, кому охота, сказали щедро: бери! Это роскошество. Так нельзя. Вы не бережете драгоценное. Вся разница между моей «Конармией» и вашим «Чапаевым» та, что «Ч(апаев)» – первая корректура, а «Конармия» вторая или третья. У вас не хватило терпенья поработать, и это заметно на книге – многие места вовсе сырые, необработанные. И зло берет, когда их видишь наряду с блестящими страницами, написанными неподражаемо (мне стало даже чуть неловко слушать!).
Вам надо медленней работать! И потом, Д(митрий) Андр(еевич), еще одно запомните: не объясняйте. Пожалуйста, не надо никаких объяснений – покажите, а там читатель сам разберется! Но книга ваша – исключительная. Я по ней учусь непрестанно.
Потом я пояснил ему условия, в которых «Чапаева» писал, урывками от работы, укрываясь от партработы частично и т. д. и т. д. – все это опять-таки наложило печать. Потом – материальная нужда тех дней, неугомонное авторское самолюбие, жажда скорее «выйти в свет».
Теперь вижу сам, что, начав в 1922-м, надо было выпускать «Чапаева» не в 23-м, а может быть, только теперь, в 24–25-м году!
Это было бы солоно. И хорошо. А то в самом деле – надо еще многое сделать! И я надумал «Чапаева» обработать – переработать, а кроме того, дать ряд новых глав.
Простились с Б(абелем) радушно. Видимо, установятся хорошие отношения. Он пока что очень мне по сердцу.
Свободное копирование
