Я уже говорил, что большинство дивеевских сестер осели вблизи монастыря, не желая покидать его святых стен. Многие молодые послушницы, не принявшие ни малого, ни великого пострига, будучи юными, ушли в мир, вышли замуж и стали крестьянствовать. В Вертьянове поселилась схимонахиня Анатолия со своей послушницей монахиней Рафаилой. К ним часто ходили мы с бабушкой и мамой. Я очень хорошо помню ее келью, полную икон и горящих лампад. Как-то каким-то образом я остался в этой келье один. Увидев бутылочку с кагором, стоящую у киота, недолго думая, налил в полумраке из нее в чашечку, стоящую рядом, и хлебнул второпях хороший глоток, предвкушая сладость церковного вина. О ужас! Что-то ужасно жирное и противное застряло в горле. В бутылке из-под кагора было деревянное масло для лампад. Рождалась тяга к запретному. Когда мне было восемь лет, еще существовал нэп, мы с братом, стащив 15 копеек у Аннушки, жившей в чулане на кухне, купили в лавке рядом с нашим домом пачку папирос «Трактор». Забравшись в сад подальше от зорких глаз всех Анют, мы накурились до тошноты. Голова кружилась, ноги ватные, глаза красные. Тщательно прополоскав вонючие свои рты и спрятав пачку папирос под матрац в детской, как ни в чем не бывало явились пред светлые взоры нас охраняющих неусыпных глаз. Никто ничего не заметил. Спустя какое-то время, перестилая наши постели, мама обнаружила «Трактор». Ужасу ее не было конца. Она плакала.
– Откуда это?
– От Корнилова.
– Где взяли деньги?
– У Аннушки, взаймы.
– Вы украли у Аннушки?
– Мы их взяли взаймы!
– Вы понимаете, что вы их украли у нищенки, у слепой Катьки?
Подведя нас к иконе, перед которой все так же горела лампада, мама сказала:
– Поклянитесь мне перед этим образом, что до восемнадцати лет вы не возьмете в рот папиросу.
– Клянемся! – ответили мы.
Сия торжественная клятва была мною нарушена через пять лет: мне было тринадцать лет, и я стал курить, сперва тайком, потом открыто. Клятва моя была нарушена, а я стал клятвопреступником.
Свободное копирование
