Воскресенье, 9 апреля. С горячей верой, растроганным сердцем и размягченной душой я исповедывалась и причастилась. Мама и Дина тоже, потом мы прослушали обедню, я прислушивалась к каждому слову и молилась.
Не возмутительно ли это – чувствовать себя подчиненной какой-то власти, неизвестной, но непреодолимой! Я говорю о власти, отнявшей у меня Пьетро. Для кардинала нет ничего невозможного, когда дело касается какого-нибудь приказания духовенству. Власть духовенства огромна, и нет возможности проникнуть в их тайные козни.
Остается удивляться, бояться их и преклоняться! Стоит прочесть историю народов, чтобы заметить их влияние во всех исторических событиях. Их виды на все так обширны, что для неопытного наблюдателя они стушевываются, расплываются в неопределенном.
С самого начала мира во всех странах им принадлежала высшая власть – явно или скрытно.
Нет, послушайте, это было бы слишком, если бы так вдруг у нас отняли Пьетро – навсегда! Он не может не вернуться в Рим, он так уверял, что вернется!
Неужели же он ничего не делает, чтобы вернуться? Неужели он не ломает все вокруг? Неужели он не кричит?
Боже мой! Я исповедывалась и получила отпущение, и уже сержусь до бешенства!
Известное количество грехов также необходимо человеку, как известное количество воздуха, чтобы жить.
Зачем люди точно привязаны к земле? Тяжесть, лежащая у них на совести, притягивает их к земле! Если бы совесть их была чиста, они были бы слишком легки и понеслись бы в небеса… как красные воздушные шары.
Вот странная теория. Ну, что ж за беда! А Пьетро все не приходит.
Но ведь я же не люблю его! Я хочу быть рассудительной, спокойной и… не могу.
Это благословенье и портрет папы принесли мне несчастье.
Говорят, что он приносит несчастье.
В груди моей – какое-то стесненье, у меня красные ногти, и я кашляю.
Ничего не может быть ужаснее, как не быть в состоянии молиться. Молитва – единственное утешение для тех, кто не может действовать. Я молюсь, но не верю. Это ужасно. Это не моя вина.
Свободное копирование
