Понедельник, 27 марта. Вечером у нас были гости, между прочим, и А.
Опять за роялем… «Я знаю, кто будет иметь у вас успех. Человек, который будет очень терпелив и будет гораздо меньше любить вас. Но вы, вы меня не любите!»
– Нет,- говорю я еще раз.
И наши лица были так близко одно от другого, что я удивляюсь, как не произошло «искры».
– Вот видите!- воскликнул он.- Что тут можно сделать, когда только один любит? Вы холодны, как снег, а я вас люблю.
– Вы меня любите? Нет, но это может прийти.
– Когда?
– Через шесть месяцев.
– О! Через шесть месяцев! Я вас люблю, я с ума схожу, а вы надо мной смеетесь.
– Да, действительно! Вы удивительно догадливы. Послушайте, если бы даже я и любила вас, это было бы все-таки чрезвычайно трудно устроить, я слишком молода, и потом – еще различие религий.
– Ну! Я так и знал! Да ведь у меня тоже будут затруднения, вы думаете – нет?.. Вы не можете меня понять, потому что вы меня не любите. А если бы я предложил вам бежать со мной?
– Что за ужас!
– Постойте… я вам этого не предлагаю. Это ужасно, я знаю, когда не любят. Но если бы вы любили меня, это не было бы для вас так ужасно.
– Не будем больше говорить об этом.
– Да я и не говорю. Я говорил бы вам об этом, если бы вы меня любили.
– Я не люблю вас.
Я не люблю его и в то же время позволяю говорить все эти вещи, что за нелепость!
Я предполагаю, что он говорил об этом своему отцу, но был принят не ласково. Я не могу решиться; я не знаю условий, я ни за что в мире не согласилась бы жить в чужой семье. Довольно мне и моей; что бы это было с чужими? Не правда ли – я полна рассудительности для моего возраста.
– Я всюду последую за вами,- сказал он как-то раз, прежде.
– Приезжайте в Ниццу,- сказала я ему сегодня. Он молча опустил голову, и это служит для меня лишним подтверждением того, что он говорил со своим отцом.
– Я совершенно ничего не понимаю. Я люблю – и не люблю.