Мои родители не приглашали мужской молодежи в дом пока мне ни исполнилось шестнадцати лет. Зато мое шестнадцатилетие было отпраздновано балом, о котором долго вспоминали присутствовавшие на нем.
Так как число приглашенных достигало почти ста человек, нашу квартиру надо было приспособить к такому приему, и приготовления начались накануне.
В отцовском кабинете, смежным с залом, был устроен буфет с прохладительными напитками. Моя комната была превращена в карточную комнату для пожилых гостей. Середину столовой занимал длинный стол, приспособленный под холодный буфет и посреди него красовалась высокая ваза с букетом, при виде которого у всех вырывался возглас восхищения. Мой двоюродный дядя, Е. В. Головин, специально заказал цветы из Ниццы и они фонтаном рассыпались из вазы разноцветными искрами. Вообще вся квартира утопала в цветах, но кроме цветов на открытом буфете, все цветы были белыми: все как будто сговорились прислать белые цветы юной новорожденной. По сейчас помню замечательную корзину, занимавшую угол в мамином будуаре, с кустом белой сирени, белыми розами и ландышами, приветствие Дяди Леши, А. Ф. Шебунина, первого мужа маминой старшей сестры, заказавшего эти цветы с Крита, где он был тогда Генеральным Консулом.
Всех барышень просили быть в белых платьях, а к котильону барышни получили букеты из свежих белых гвоздик и ландышей, а мужчины белые гвоздики в петлицу.
В первый раз я одела длинное платье из брюссельских кружев, а француз-парикмахер заложил мои пышные волосы в прическу. Мое официальное «посвящение” в «выезжающие” барышни таким образом состоялось.
Утро этого знаменательного дня было тоже особенно отмечено. В последний раз крендель был украшен зажженными свечами – шестнадцатью по числу исполнившихся лет – и свет их отражался в разноцветных камнях золотых украшений, которыми меня щедро одарили родители и родственники.