Анатоль Франс говорил где-то: "Все в мире приедается, даже чтение собственных корректур!" Если – "даже", значит, сколько же восхитительно это занятие, пока оно не приелось, а уж тем более – испытанное впервые. Исключения, конечно, возможны, но в основном только снобы или вечные старички не помнят острого наслаждения, испытанного ими тогда, "в первый раз", или отрицают это. Однако что до меня, то наслаждение это было сильно подпорчено.
Технической стороной нашего издания заправлял один из студентов, некто Либавский (я не называю его настоящей фамилии, ибо не знаю, как он отнесся бы к такому рассказу о его юных днях). Это был вполне достойный товарищ, уже работавший как журналист, и мастак по организационным делам. Мы не имели к нему никаких претензий, и все он выполнил "на большой".
В некий вожделенный день и час Либавский принес под мышкой в канцелярию курсов аккуратный тючок. О аллах! То были вожделенные "авторские экземпляры"! Как комнатные собачонки при виде кусков сахара, мы все, подняв носы, застыли не отводя глаз от лакомства.
Шалун Либавский потешился над нами, как хотел. Он был громкоголос, крупен телом, жизнерадостен и склонен к различным шуткам и выходкам. Маленького "театрала" Ипатова он заставил долго плясать, прежде чем выдал ему тощенькую брошюрку в сине-белом, несколько матрасного расцвета, переплете. Глубокомысленного музыковеда Будяковского чуть не довел до разрыва сердца:
– Понимаете, в последний миг ваш этюд о Вагнере сняли… Говорят: "Что? Вагнер? Не созвучно, знаете…"
Свободное копирование
