Так вот! Этот квашнинский телефон, группа "А", 1-20-57, и был тем самым, по которому мне довелось впервые разговаривать. Не могу передать вам, как это было неправдоподобно, странно, фантастично, когда мне сказали: "Поди позвони папе, рано ли он сегодня придет?" – и я попросил барышню дать мне нужный номер, и вдруг, за тридевять земель, с Литейного, дом 39, услыхал не слишком довольный звонком папин голос: "Да, я слушаю" – и завопил: "Папа, это я, это Лева… Я по телефону говорю!!." Это было сущее чудо…
Мне жалко, что теперь я не испытываю особых переживаний, даже если мне говорят в трубку: "Ответьте Адлеру!" или "Вас вызывает Пржевальск!" Грустно как-то, что первая свежесть и сила впечатлений так быстро изглаживается…
Те первые телефонные аппараты – выпускала их фабрика "Эриксон", тут же, на "шведо-финской" Выборгской [[1]], – с нашей нынешней точки зрения, показались бы необыкновенными страхидами. Они висели тяжкие, крашеные под орех, похожие на тщательно изготовленные скворечники. Микрофон у них торчал вперед чуть ли не на полметра. Говорить надо было, дыша в его тщательно заделанный медной сеточкой раструб, а звук доходил до уха через тяжелую трубку, которую, совсем отдельно, нужно было приставлять к нему рукой.
И были две кнопки – левая "а", правая "б". Левую надо было нажимать, вызывая номера до 39 999; правую – если нужный вам номер начинался с четверки.
Отвечала "барышня". Барышню можно было просить дать разговор поскорее. Барышню можно было выругать. С ней можно было – в поздние часы, когда соединений мало, – завести разговор по душам, даже флирт. Рассказывали, что одна из них так пленила милым голоском не то миллионера, не то великого князя, что "обеспечила себя на всю жизнь".
Словом, вот какая была чудная архаика; теперь даже самому не верится. А ведь – было!
Свободное копирование
