Главным позитивным моментом в новой школе было то, что у меня появился друг, Андрей Языджи. Вдруг появился собеседник, с которым можно было обсудить реально важные вещи, такие как эпизоды Троянской войны или подвиги персидского царя Кира. Андрей был прирожденным отличником и, помимо общей начитанности, успевал следить за всеми уроками и все делал с самой искренней добросовестностью. Как-то на уроке рисования надо было что-то изобразить к 7 ноября (День Октябрьской Революции). Андрей великолепно нарисовал крупным планом Ленина, выступающего с броневика. Этот рисунок акварелью был настолько качественнее того, что у нас вообще рисовалось, что он до сих пор стоит у меня перед глазами. Учительница рисования не знала, что делать – она не предупредила нас, что пытаться рисовать Ленина нам не полагалось. Она была в очевидном затруднении и, поколебавшись, поставила Андрею «4», хотя рисунок по качеству тянул на «5+».
Андрей был красив лицом и фигурой и физически развит. На физкультуре он был также совершенен, как и на остальных уроках. Единственной его проблемой было похоже само это совершенство, к сокрытию которого под личиной ложной скромности он не прилагал достаточных усилий. В классе возникла группа активистов желающих поставить его на место. Какие методы при этом использовались, догадаться нетрудно. Однако Андрей не был легкой добычей. Его отец, уже пенсионер, жил жизнью сына и был активен в родительском комитете. Он не собирался сдаваться без боя и отдавать единственного сына на растерзание. Нашей классной даме пришлось созвать собрание. С присущей ей прямотой, она поставила вопрос ребром: «За что бьёте Языджи?». Обвиняемые не выказали ни малейшего раскаяния и выкатили в ответ телегу жалоб на Андрея: он высокомерен, он зазнайка, он даже «портит Охоцимского». Нравственный авторитет учителей в советской школе был невысок: несмотря на явное требование учителя, мир не наступил, и Андрею пришлось перейти в параллельный класс.