С чем, в сущности, выпало мне столкнуться на Западе, в «свободном», как Уэстолл повторял без устали, мире? С модернизированной по последнему слову науки инквизицией, с выверенным механизмом психотропного и психологического воздействия, направленным на превращение человека в раба. С механизмом, преследующим глобальные цели и рассчитанным на дальнюю перспективу, но уже применяемым против моей страны и моего народа. Но если так, не было у меня права сгинуть ни в барханах, ни в неоновых джунглях столиц. Я должен был выжить, вырваться и рассказать обо всем, что волею случая узнал.
Просто выжить? Нет, этого мало. Узнать побольше, пройти по собственным следам, помочь расслоенной памяти восстановить все, что было. Выяснить как можно больше имен, адресов, подробностей. Изучить, уже на сознательном уровне, методы и уловки инквизиторов. И, вернувшись на Родину, разоблачить их перед всем миром. Так, и только так!
Так-то так, если бы не новый «подарок», какой приготовили мне Питер Джой и Харт-Дэвис. Если бы не серия статей в «Санди телеграф», напечатанных в мое отсутствие от моего имени. Ловко сработали: сплавили меня подальше и поставили перед фактом. Выходит, и звонок Сабову был ни к чему, запоздал звонок, сведения о нем поступили в Москву одновременно с номером «Телеграф», вышедшим ровнехонько на следующий день после моего отъезда. Где уж мне с ними тягаться, они не дилетанты и обдумывают свои комбинации на много ходов вперед…
А может, все-таки потягаемся?..
Не дождавшись ответа, Уэстолл решил меня подстегнуть:
— Чтобы вы знали, у меня в бумажнике лежало свидетельство, выданное одной из самых уважаемых лондонских клиник. За двумя солидными подписями. В нем сообщалось, что пациент Дэвид Лок страдает, увы, тяжелой формой шизофрении с симптомами раздвоения личности и навязчивого бреда. В настоящий момент больной не представляет опасности для окружающих и ему рекомендован отдых в теплых краях, однако в случае внезапного рецидива заболевания его надлежит немедленно вернуть в клинику, что и возлагается на сопровождающего Джеймса Уэстолла, а к властям просьба при необходимости оказывать сопровождающему всяческую помощь. Так что, дорогой мой, если бы вы задержались и не вышли ко мне в течение десяти минут, я бы предъявил свидетельство и вас доставили обратно в Лондон в смирительной рубашке. Сами понимаете, за сумасшедшего никто не вступится, что бы он ни болтал…
Вот это да! Вот это откровение — и к тому же крайне похожее на правду. Конкретную ситуацию они, конечно, предугадать не могли, но от случайностей такого рода застраховались в принципе. Я-то рассматривал «танжерскую проблему» лишь с одной стороны, а оказывается, была и вторая, ничуть не веселее первой.
— И после этого вы еще поднимаете шум о злоупотреблениях психиатрией, якобы практикуемых в Советском Союзе! Кричите во всю глотку «Держи вора!», чтобы мир не разобрался, кто, когда и кого украл?
— А что? — осклабился он. — Принцип давний и действенный. Или вы полагаете, что африканские власти стали бы запрашивать, выдавала клиника такое свидетельство или не выдавала?
— Самоуверенность наказуема, мистер Уэстолл.
— Пожалуйста, не впадайте в официальный тон. Я рассказал вам об этом не для того, чтобы вас унизить, а чтоб получить право на ответную откровенность. Мне действительно интересно: как вы догадались, что поднимать скандал бессмысленно? Вы что, прежде чем разбудить меня, рылись у меня в карманах?
— Очень жаль, но это мне в голову не пришло. Этому я еще не научился.
— Тогда что же вас удержало от самого, казалось бы, естественного шага? Интуиция? Или все-таки пришли к разумному выводу, что у нас здесь не так плохо? Что «Золотая газель» лучше, чем концлагерь в Сибири?..
Да, можно было бы опять полезть в драку. Можно было бы, как случалось десятки раз, снова вспениться, разъяриться, надерзить. Заявить Уэстоллу открытым текстом, что я думаю о нем и его коллегах по ремеслу. Попытаться, как в кино, перевоспитать его или на худой конец оскорбить. Он бы не перевоспитался и даже не оскорбился. Потому что, как удачно сказал в своей повести ленинградский писатель Виктор Конецкий, все это происходило, увы, не в кино.