Бурную деятельность развил кастелян лазарета Рудек. Он выпустил целое воззвание, очень радикальное, которое вывесил на доске объявлений третьего лагпункта. В воззвании были условия полного освобождения целых категорий заключенных и многое другое, явно неприемлемое для начальства. Больше того, в конце было сказано, что эти требования необходимо подписать всем без исключения. Ко мне буквально прибежали В. П. Эфроимсон и С. М. Мусатов, говоря, что в бригадах уже начали собирать такие подписи. А этого делать ни в коем случае было нельзя, и лагерь по этому пути не пошел. Почему тогда не разделались с этим стукачем-провокатором — до сих пор удивляюсь.
Комитет тоже выставил требования, вернее, условия выхода на работу: пересмотр всех дел, актирование (освобождение) инвалидов, освобождение малолеток и душевнобольных, ослабление режима — снять номера, замки с бараков, разрешить свидания, не ограничивать переписку — все умеренно и разумно.
Лагерь продолжал жить своей жизнью: ходил с столовую, питаясь по норме (хотя продовольственный склад был за зоной, некоторый запас продуктов имелся — комитет это учитывал), заключенные собирались кучками в секциях и у бараков, обсуждая ход событий. Все казалось спокойным, но напряженность возрастала. Начальство отключило воду, но ее запас был большой — зимой намораживали целый айсберг льда и покрывали опилками. У каждой вахты дежурили по два человека от комитета — это для того, чтобы не было дезертиров, да и на случай, если что-то будет извне. Но дезертиры были, правда, мало. Ушел агроном Дикусар, ушел через ворота рядом с теплицей, через которые вывозили покойников. По окончании событий Дикусара вернули в лагерь. Он всегда был в хороших отношениях с В. П. Эфроимсоном и, видно, дорожил его мнением. Как бы извиняясь, Дикусар так объяснил свой уход: к нему якобы обратился «солдатик с вышки, простой русский солдатик: «Батя, чего ты тут сидишь? Уходи, я тебе ворота открою». — «Меня так тронуло это обращение, его доверие и сочувствие, что я согласился». Думаю, все было наоборот.
Ушел и наш хирург Пецольд. Трудно его осуждать. Сидеть ему оставалось не больше месяца, кончался срок. В той обстановке он очень нервничал и опасался, что события могут надолго задержать его в лагере. Он все время вертелся на лагпункте. В какой-то момент хлынул ливень, и люди стали разбегаться в укрытия, побежали и дежурные у вахты, побежал и Пецольд... на вахту. Позже я видел его, но как-то не спрашивал, что он делал в эти дни, а сам он не рассказывал.
Свободное копирование
