Как вдова губернского предводителя дворянства тетка моя занимала в уезде значительное положение. Ее любили, она была хлебосольна на старинный лад, многим помогала, даже содержала кое-кого и позволяла себя обкрадывать. Дом ее был вечно полон приживалов и приживалок. В происходящих событиях она ничего не понимала, а так как пока что они на ней непосредственно не отражались, жила как прежде, решительно ничего не меняя в своих привычках и даже не допуская, что их придется менять. К памяти мужа, сугубого консерватора, относилась с благоговением и во всех спорах ссылалась на его авторитет.
Тетка моя отличалась известной оригинальностью. Русская речь её была прекрасной, старомосковской. Но она почему-то считала, что лучше говорит по-английски.
А когда сердилась, у неё всегда появлялся английский акцепт. Хотя она в молодости встречала известнейших русских писателей, из русской литературы любила только Алексея Константиновича Толстого, а на ночь всегда читала английские романы, где не в пример нашим, а особливо французским, все оканчивается счастливым браком. Чудачества у нее было немало. С гувернанткой-француженкой она упорна говорила по-русски, зато озадачивала викарного архиерея французскими фразами, причем каждый раз поправлялась так:
— Ах, простите, владыко! Ведь я же дура из дур! Опять забыла, что вы не понимаете…
Такое суждение о своем уме она вообще высказывала довольно часто, а слово "дура" произносила как-то мягко, на иностранный лад. Раз произошел небольшой конфуз. Простодушная монашка, пришедшая за "даянием", почтительно заметила ей в ответ;
— Ну что же, ваше сиятельство, не горюйте, господь не всякого наделил умом!
Ходила моя тетка по саду и по своим апартаментам с целой сворой черных стриженых пуделей, престарелых и несчистоплотных, которых кормила на убой и не позволяла никому обижать.
Свободное копирование
