"О Боже, спаси Россию"
Приведу и слова Гурко: "Здесь именно сказалась ее в высшей степени благородная, возвышенная натура. Когда в Тобольске у нее закралась мысль, что государя хотят увезти, чтобы путем использования его царского престижа закрепить условия Брест-Литовского мира, ей и в голову не пришла возможность использовать это для восстановления своего царского положения или хотя бы для избавления дорогих ее сердцу детей и мужа от дальнейших страданий. Мысли ее в тот момент всецело были сосредоточены на России, на ее благе, на ее чести, и она решается даже расстаться с наследником и тремя из своих дочерей, чтобы ехать вместе с государем и поддержать его в отказе от санкционирования чего-либо невыгодного для России.
Письма ее из Тобольска к А.А.Вырубовой об этом свидетельствуют с необыкновенной яркостью:
"О Боже, спаси Россию, -- пишет она 10 декабря 1917 года. -- Это крик души днем и ночью, все в этом для меня. Только не этот постыдный ужасный мир", -- и дальше:
"Нельзя вырвать любовь из моего сердца к России, несмотря на черную неблагодарность к государю, которая разрывает мое сердце. Но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет".
"Такой кошмар, что немцы должны спасти Россию; что может быть хуже и более унизительным, чем это..." -- пишет заточенная царица, когда до нее доходят в марте 1918 года сведения о том, что немцы предполагают свергнуть большевиков.
"Боже, что немцы делают. Наводят порядок в городах, но все берут... уголь, семена, все берут. Чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения".
Сколько бескорыстной любви в этих словах, сколько самоотвержения, при полном отсутствии малейшей жалобы на положение свое и семьи, -- сколько благородного чувства!"
Александре Федоровне ставили в вину фразу: "Я борюсь за моего господина и за нашего сына", истолковывая ее таким образом, будто царицу не трогает ничего, кроме семьи. Но эти слова значат совсем другое. Она с самого начала воспринимала себя не как немку на русском престоле, а как православную царицу, которой надлежит всей жизнью подтвердить правильность выбора русского императора.
Ковыль-Бобыль: "Когда великая княгиня Виктория Федоровна заговорила о непопулярности царицы, Николай Второй, прервав ее, сказал:
-- Какое отношение к политике имеет Alice? Она сестра милосердия -- и больше ничего. А насчет непопулярности -- это неверно.
И он показал целую кипу благодарственных писем от солдат".
Бесконечно жаль, что нападки на Александру Федоровну привели к тому, что она не выступила открыто против начала войны, опасаясь упреков в адрес царя. Если бы она заговорила, то с помощью отца смогла бы убедить Николая в пагубности предпринятого им шага. Но увы.
Вернемся к разговору между отцом и Николаем. Последняя фраза, обращенная им к отцу:
-- Я вынужден просить тебя не осуждать публично мои начинания.
Николай простился с отцом и вышел из комнаты. Потом к отцу подошла Александра Федоровна. Царица положила ладонь на щеку отца, а он взял ее руку в свою и поцеловал.
Александра Федоровна сказала:
-- Не отчаивайся. Твое время не кончилось. Ты нам нужен, теперь и всегда.
Это был дружеский жест. Но прежние времена вернуться не могли.
Свободное копирование
