authors

1429
 

events

194761
Registration Forgot your password?
Memuarist » Members » Ludmila_Gurchenko » МОЕ ВЗРОСЛОЕ ДЕТСТВО-16. КЛАД

МОЕ ВЗРОСЛОЕ ДЕТСТВО-16. КЛАД

15.06.1942 – 30.11.1943
Харьков, Харьковская, Украина

Осенью мама опять пошла на менку. Надо делать запасы к зиме. Она понесла мы­ло. Кто-то в Харькове варил мыло. Чего только про это мыло не говорили... И что его варят из кошек и собак, и такое, что неудобно и сказать! И что будто, когда стемнеет, ловили детей, и из них варили холодец и мыло. Правда или нет — никто не знает. Но детей на улицах вечером не было. Вечером я сидела обязательно дома.

Это мыло было совсем черного цвета и имело отвратительный запах. Во время мытья я видела страшные картины... Мне было жалко маленьких детей. Я сидела в корыте и с нетерпением ждала, когда же мама перестанет меня нещадно скрести.

Ремонтная часть эвакуировалась. На дворе сначала валялись деревянные ящики, потом их разнесли на топливо. Долго еще ржавели металлические моторы, гусеницы от танков.

Когда я училась в школе, у нас проводились кампании по сбору металлолома. В один из воскресников наш класс вышел по сбору металлолома на первое место по району.

Теперь в здании школы был немецкий госпиталь. Проход на территорию заколоти­ли досками. Новые немцы ели внутри здания. Во дворе гуляли легкораненые. Те, у ко­го в гипсе рука, нога. Некоторых вывозили на воздух прямо в кроватях на колесиках.

У меня было много свободного времени и никаких занятий. Где только бог меня не носил целыми днями. Я знала все выходы и входы дворов, домов, развалин. Мои глаза постоянно были устремлены вниз. Каждый день я была уверена, что именно сегодня я найду кошелек или деньги, случайно выпавшие у кого-то из кармана. Меня преследовала мечта найти «клад».

Папа всю жизнь повторял маме, что у него счастливая «планида» (планета), что он „найдеть клад ув обязательном пырядке!» А мама, как всегда, ехидно хихикала.

Но однажды мы с мамой собственными глазами увидели, как папа действительно нашел клад! Прямо как в сказке!

Это случилось после войны, когда я училась в пятом классе. Мы жили в нашей по­следней харьковской квартире. Во дворе было много семей. Ближайшими соседями, с которыми мы тесно общались, были Соня, Роза, Галина Сергеевна, Шолом и Кляча. Это прозвище дядя Моисей получил от папы. Он носил перед собой, чтобы все видели, две руки, согнутые кистями внутрь. После войны «быть раненым» было почетно. Потому многие гиперболизировали свои ранения или притворялись. Кляча не был на фронте.

—   Моська! Другое придумай. Увесь фронт прошов, такога ранения нема, такога не видев! Ну, давай, давай, разогни руку. Смелей! Не бойсь. А то ты на самом деле хо­дишь, як кляча... — И папа добродушно смеялся, глядя, как Моисей, бубня под нос, быстро скрывался а свой полуподвал.

Я потом расскажу, как мы попали в эту квартиру. Она будет называться «улица Клочковская, 38, кв. 3.» «Двор» на Клочковской — как одна семья. Все слышно, все видно в обоих двухэтажных домиках, стоящих друг против друга. Известно все. Кто к кому приходит. Кто у кого остался ночевать и в три утра, крадучись, выбирался из двора. Наутро об этом говорили вслух. Окна у всех открыты! Весь двор завешен бельем, дорожками, которые выбивали вениками. Пыль столбом!

Главное место сборищ — общественный туалет во дворе, чуть в стороне от домов. Утром очередь, вечером очередь. «Ну, что там можно так долго делать, Кляча? Что ты молчишь? Я тебя спрашиваю!» — кричала на весь двор родная сестра Клячи тетя Соня. Она жила напротив нашей квартиры с мужем Шоломом и Клячей. Над ней, на втором этаже, жили самые «богатые» во дворе — Виноградские. Отец и мать с утра уходили на базар. У Виноградских было двое мальчиков — Генка, двенадцати лет, и Ленька — восьми. И вдруг Леньке купили часы! В то время восьмилетний ребенок с часами?! Я даже не знаю, с чем это сравнить сегодня. Может, как сейчас иметь личный само­лет... И то не было бы такого ажиотажа, какой был тогда в нашем дворе, когда вось­милетний Ленька вышел во двор с большими круглыми часами и сел на «Сонину» скамейку. Этого «бедная» Соня не могла простить «богатым» Виноградским. Братья постоянно изводили Соню: то сбрасывали со второго этажа ей под окна мусор, то швыряли огрызки и косточки. А один раз был такой скандал! Они вылили в ее пали­садник все из ночного горшка! Бедная Соня! Она, задыхаясь, на весь двор кричала такое, что наш веселый двор хором заливался от смеха. «Вы! Свинья! Кусок г...но! Вы — кусок Гитлер!!! Ты!!! Где ты есть? Ленька! Выйди, я на тебя буду смотреть! А! Стыд­но! Пойди, ну ты пойди, ты пойди уже одень часы!» — Главную обиду — насчет часов — Соня высказала.

Мы жили напротив Сони, в полуподвальной двухкомнатной квартире. У нас была своя кухня и коридор. Из коридора — налево — вход в первую жилую комнату. А на­право — вход в маленькую темную комнатку — метр шириной и два длиной. Папа об­наружил, что в ней есть трубы. Это оказался слив. И скоро папа соорудил в этой тем­ной комнатке... уборную! Вот так. У него, единственного во дворе, есть свой «личный» туалет!

—     Ну, што, Лялюша? Не будешь теперь ув очереди з Сонькую и з Розкую стоять? А!! А ты говоришь, Марк — идиот!.. Марк — настыящий хызяин, а за хорошим мужум и чулинда жена. Теперь мы, як буржуи, я теперь кум королю и Терешенки сват!

Но на «туалете» папа не остановился.

—   Лель! Ты знаешь, коло труб земля з одной стороны податливая.., а з другой — хоть ломом бей. Там што-та есь. Буду копать дальший...

Папа открыл, что эти трубы ведут  еще в одно помещение, похожее на подвал. Чем дальше, тем потолок все ниже и ниже — конусом. С другой стороны дома была еще лестница, ведущая на второй этаж. Так этот подвал «конусом» был как раз под лестницей. В него можно было попасть из «туалета» только согнувшись. Там было холодно и сыро. «Хорошо. Здесь погреб будить. Будем на зиму усе солить... Не, Лёль, тут хто-то побывав... Якая земля мякинькая. Ета неспроста... Буду ще копать».

Он копал каждый день. Мы боялись смотреть на него, чтобы не засмеяться под «горячую руку». Не знали, что отвечать людям, которые приходили к нему. Не скажешь ведь: «Марк Гаврилович вас принять не может. Он как раз сейчас ищет клад».

И вдруг мы с мамой услышали откуда-то издалека чужой хриплый голос, срывающийся на высокие «петухи». Мы испуганно смотрели друг на друга. Что случилось? Было такое ощущение, что папа попал в тридевятое царство и ему навстречу вышло чудовище.            

—        Я ж говорив! Я ж говорив! Ах ты ж... твою в душу, в триста богов... тыща твою матку вовков зъешь! Леля! Дочурка! Што я говорив? Зови усех, хай знають Марка Гавриловича!

Папа вылез взъерошенный, весь в грязи, сияющий! В руках бережно нес голубую кастрюльку, обмотанную проволокой. В ней лежал тряпичный сверток, пахло прелым. Ну? Папа развернул тряпку... Перед нами лежала пачка денег — керенки. Они рассыпались на наших глазах...

—   Лёль, як же ета?

—   Марк, ты подумай, сколько они в сырости пролежали... В общем, это понятно. Это купеческий район. Кто-нибудь для лучших времен припрятал. Интересно...

А на дне кастрюльки лежал красный мешочек с серебряными монетами. Были даже с дыркой посередине. Но в то время они не имели никакой цены. Папа их раздал детям во дворе и «дочурке играть».

—   Да-а, золота нима... Но будить... Ув обязательном порядке будить. Я ще найду. У меня щасливая планида!

Мама с тех пор уже не хихикала. «Знаете, Марк все-таки очень странный человек... Говорил, что найдет клад — это в наше-то время! И представляете себе — нашел! Что за человек...». То-то, мамочка!

Папины гены передались и мне. И я мечтала о кладе осенью 1942 года.

Но клада я не нашла. Я подружилась с мальчиком Валериком — Вилли. В оккупированном Харькове почему-то было модно «переиначивать» русские имена на немец­кий манер.

Он окликнул меня около разрушенного дома на Рымарской. Мы оба были стрижены наголо, только у меня чубчик. Он был на два года старше меня, весь в веснушках, и имя «Вилли» ему подходило так, как если бы меня назвали «Гертрудой».

—    Слушай, ты, как тебя?

—   А что?

—   Хочешь заработать?

—    Ну?

—    Нужно постоять на шухере.

—    А что это?

—     Держите меня! Не знает! Постоишь, а если кто идет, свистнешь... Ну?                                         

—    Я пою. Свистеть не умею.                                                                                                              

—   Учись...                                                                                                                                         

Вот жизнь! Только что ведь ничегошеньки не было. И вдруг такое дело! Интересно!

—    А куда идти?

—    На базуху.

—    А что это?

—    Ха! Базар!

—   А-а! Только не вечером.

 — Даешь дрефака? Нет. Утром. Да с нами не бойсь.    

— А еще кто?

 — Завтра... Мой братан главный. Его «Мордой» звать. А вообще он Толик...

20.10.2018 в 13:46

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Legal information
Terms of Advertising
We are in socials: