25.11. В Византии василевс не только царь, но и первосвященник – стирание граней между государственной и религиозной (в ином пространственно-временном контексте – политической) сферами жизни, слияние их. Идеальный василевс – Коба: и генсек и глава правительства разом. В отличие от античного индивидуализма, где на первом плане личность, как правило героизированная, в Византии господствует сверхличное начало. В советском государстве человек становится преимущественно личностью лишь когда он попадает под суд – тогда никакие ссылки на бытие, на «заевшую среду» (столь широко используемые марксистами еще и в начале этого столетия) не помогают. Вообще же говоря, несмотря на теоретическое признание роли личности, в подтексте всех исторических обзоров подвигов советской власти кроется убеждение, что победы едва ли не автоматически обеспечиваются верностью божественным предначертаниям Маркса-Ленина. Но это, я полагаю, не более как дань историческому славянскому мироощущению, ибо историю – во всяком случае внутригосударственную – творят весьма конкретные личности, любящие, когда слишком подопрет, погуторить о творческом развитии марксизма. Правда, вовне они подают себя как безличное орудие – и какая разница, Бога ли, марксизма или того, что выдается за народную волю? Таким образом, все на своих местах – сохранение (и выгодное) традиционного мироощущения в низах и бесшумная грызня за личную власть наверху.
Припоминается такая деталь: в Византии инакомыслов казнили и вообще очень блюли идеологическую чистоту – особенно пристально приглядывались к тем, кто зачем-либо ездил на Запад, ибо Запад считался источником всяческих ересей. Все эти аналогии лишь на первый взгляд легковесны и дешевы. На самом деле они, несмотря на то, что аргументировать их не просто, правомерны, ибо корнями уходят в глубинные пласты того, что мало подвластно времени и метаморфозам государственной внешности, – национальные свойства, и там, где эти свойства разных народов близки друг другу по сути, аналогии оправданы.
Свободное копирование
