Вернувшись после беззаботной практики и еще более беззаботного отпуска под своды родного Адмиралтейства, я почувствовал, что степень идеологизации жизни в училище увеличилась. Возрос, как тогда говорили, накал партийно-политической работы. Это было прямым отражением процессов, происходивших в стране. Начиная с середины августа одно за другим пошли постановления ЦК ВКП(б), направленные на укрепление морально-политического единства советского общества, другими словами - на укрепление идеологии первого в мире социалистического государства, то есть государства рабочих и крестьян. Укрепление этого единства мне представлялось совершенно неизбежным, так как внешний враг был назван, и противоборство социализма с капитализмом после непродолжительной передышки опять началось.
Поэтому ничего удивительного не было в том, что основным событием начавшегося учебного года стало изучение постановлений ЦК о журналах "Звезда" и "Ленинград", о репертуаре драматических театров, о кинофильме "Большая жизнь", о формализме в музыке...
Одним из поводов для первого постановления была опубликованная (кажется в "Ленинграде") пародия, новая якобы глава из "Евгения Онегина", где пушкинский герой попадает в послевоенный Ленинград и переживает, в частности, массу неприятных приключений в обычно переполненном городском транспорте. Смысл критики заключался в том, что мол нечего зубоскалить: послевоенные трудности ничего не значат на фоне всемирно-исторической победы, которую одержал народ и которую нужно воспевать, а не оплевывать описаниями отдельных недостатков. Приблизительно такой же была суть претензий к Зощенко. Собственно, это было и главной мыслью других постановлений, плюс еще мысль о том, что раз "искусство принадлежит народу", то оно должно быть ему и понятно. Отсюда: никакого формализма допускать нельзя, надо еще классическое наследие сначала освоить...
У меня тогда не было ощущения, что эти постановления надолго и что за ними последуют более серьезные. Помню, что я отметил про себя угрюмость и полное отсутствие юмора в этих партийных документах. Мне казалось, что критикуя пародии, юмор надо бы иметь. Было еще и какое-то смутное чувство, что опять берутся за интеллигенцию, но поскольку ни об инженерах, ни о преподавателях, ни о врачах и, тем более, о военных речи не шло, я мысленно махнул на все это рукой, хотя вопрос о роли и месте интеллигенции в обществе продолжал меня занимать. Неожиданно ответ на него я получил после одной из лекций, которые читал капитан I ранга Р.
Этот аристократически поджарый и невозмутимый преподаватель начал свою службу еще на царском флоте и чем-то напоминал мне капитана Зурина, но был чуточку барственнее, что ли. Очень интересно он говорил об обязанностях и роли инженер-механика на корабле, поэтому после звонка его обступили со всех сторон и продолжали задавать вопросы. Я тоже был среди вопрошавших:
- Скажите, так кто же такой есть офицер?
- Военный интеллигент! - отчеканил капитан I ранга.
У меня как гора с плеч свалилась от его ответа. Одно дело, если к чему-то ты приходишь сам, другое, если этот вывод подтверждает уважаемый человек и тем более преподаватель, читающий официальный курс в высшем военно-морском училище! В тот день я почти расстался со своим комплексом неполноценности, вызванным "интеллигентским" социальным происхождением.
Свободное копирование
