За день до отъезда из Ленинграда была устроена вечеринка. Сейчас это слово пропало, так же, как, скажем, и складчина. Осталось выражение "пойти в гости", но оно - совсем другое дело; несколько ближе к вечеринке - "соберемся компанией", "междусобойчик" или "сбросимся", но уровень вечеринки был куда как выше. Пить много считалось совершенно неприличным; почти всегда танцевали, как правило под патефон, но нередко для этой цели служило и пианино или рояль; устраивались какие-нибудь общие игры вроде "флирта", шарад и викторин с фантами для проштрафившихся; интересно, что о политике совершенно не говорили: не потому, что боялись, а потому, что неинтересно; политика была практически постоянной. Закуски были легкими, горячее не готовилось, обязательно был чай с лимоном.
Вечеринка перед отпуском мне запомнилась особо потому, что на ней очень пострадал недавно начавшийся мой роман с Ниной. Собственно романом его назвать было еще трудно, но все же: я со "Жгучего" писал Нине письма, и она на них отвечала.
Приглашать танцевать я старался все больше Нину: она была нарасхват. И вот во время одного из танцев я осторожно поцеловал ее в щеку. Мотив того бравурного немецкого вальса с трофейной пластинки,44 под который мы кружились, я слышу, кажется, до сих пор... Нина обиделась и громко сказала, что танцевать больше со мной не будет. Я был искренне огорчен.
По поводу этого инцидента у Нины состоялся (об этом я узнал много лет спустя) в тот же вечер разговор с Татьяной и Наташей. Я позднее вернусь к нему, поскольку разговор этот имел, как оказалось, прямое отношение к моей судьбе.
Свободное копирование
