А пока для меня царствовала гармония. Шли 1937-38 годы. Для меня это были пятый и шестой классы — обычный возраст, когда появляется критическое отношение к родителям, да и ко взрослым вообще. В то время это критическое отношение было вдобавок даже как бы социально и политически усилено: мы-то уже люди нового мира, а они, взрослые, родились и их учили еще до Революции. Поэтому, если в домашних делах авторитет родителей признавался безоговорочно, то в вопросах политики, скажем, я передовым считал себя, а не маму.
Героический поступок Павлика Морозова был для всех моих сверстников совершенно понятным. Хотя мы и не знали нынешних подробностей об отце Павлика (что он давал справки односельчанам, чтобы их спасти, и они уходили в город, избегнув раскулачивания), это ничего бы не изменило: он был для нас кулак, классовый враг и всё. Вот здесь я подхожу к двум событиям, о которых теперь могу сказать: слава Богу, пронесло. Первое событие попроще. Как-то Наталия Сергеевна (она тогда, в конце четвертого класса, была классной руководительницей) мне сказала, что я буду сниматься в кино. И еще, чтобы я почитал книжку про Павлика Морозова, так как она предложила меня на эту роль. Она добавила, что там есть и другие кандидатуры, но она уверена, что пройду я. Конечно, у меня заколотилось сердце, и я несколько дней, наверное, ходил как индюк!.. Потом прошло довольно много времени, и однажды Наталия Сергеевна мимоходом заметила, что съемки переносятся. Я искренне был огорчен. Тогда.
А второе событие было таким. При детях взрослые старались не говорить на политические темы, а тем более спорить. Спор или прекращался, или нас куда-нибудь отсылали, чаще всего гулять. А тут получилось (дело было у Никитки в Раменском), что мы однажды ворвались в гостиную и явственно услышали конец фразы, сказанной Никиткиной бабушкой его маме:
— Сталин — узурпатор!
Бабушка даже раскраснелась и на нас не обратила внимания. Мы тихонько выпорхнули из дому. И вот тут у нас состоялся разговор, о котором я не могу вспомнить без ужаса. Мы очень любили бабушку. Она была доброй, умной и веселой, она все знала, понимала и могла все объяснить. Она умела готовить удивительно вкусные вещи, например, суп со снежками. Она любила нас, и мы это знали. И тем не менее...
Мы стали обсуждать, а что же нам делать, если бабушка так говорит о Сталине! Первой нашей мыслью было идти в милицию и попросить там, чтобы бабушке объяснили, что так говорить нельзя, что это неправда. Мы не знали, где находится милиция, во всяком случае, близко ее не было. И еще нам хотелось продолжать прерванную игру. Здесь, кажется, Вилька сказал, что может и не стоит ходить, ведь бабушка родилась еще при царе и многое не понимает. И мы побежали играть дальше. Что-то есть в этом эпизоде такое, что не позволило его забыть, и чем больше проходит времени, тем с большим трепетом я думаю: а если бы пошли?
Свободное копирование
