Младенчество - 1

МЛАДЕНЧЕСТВО
1813--1814

   И перед ней воспоминанья

   Так ясно начали.......

   Вставать из тусклого молчанья,

   Что образы иных времен

   Совсем воскресли как живые;

   Все люди близкие, родные,

   И каждый стул, окно иль дверь --

   Все живо, вот как бы теперь;

   И, видя прежние предметы,

   Она сама перед собой

   Опять является такой,

   Какой была в иные лета.

   Огарев.

Он перед моими глазами развивался из своей младенческой хризалиды (куколки (от франц. chrysalide -- куколка бабочки) к жизни полной[1].

 Не приведи бог никому переживать то, что привелось переживать мне в 1860 годах. Душевные страдания, в которых утекает жизнь, длились годы, и завершились утратой, страшной утратой -- далеко от меня[2]. Мне давали понять несчастье намеками, взглядами, подготовительными телеграммами -- не догадывалась. Чтобы понять возможность совершившегося, мне надобно было увидать, надобно было дотронуться, и я дотронулась до гроба. Как я не умерла у гроба -- не знаю; не помню даже, плакала ли. Знаю только, что я годы умирала, годы плакала. И теперь, уже у близкого свидания с утраченными, порой плачу жгучими слезами -- слезами осиротелой матери. Здоровье мое таяло; оставшимся у меня становилась бесполезна. Я не умирала и не жила. Меня уговаривали ехать в деревню, не хотелось оставлять Москвы, в окно одной из комнат нашего дома виднелся немного Симонов монастырь; каждое утро я входила в эту комнату посмотреть на то место, где они, поздороваться с ними[3]. Меня уговорили уехать.

   Была весна. Мы наняли барскую усадьбу в небольшой подмосковной деревне. Быть может, думала я, здесь отдохну, успокоюсь, -- не отдыхалось, я чувствовала нестерпимую усталь и не знала, куда себя девать. Праздное горе истомляло меня.

   Раз в половине лета, оставшись одна, прилегла я в гостиной на диване. Вокруг меня не было ни звука, ни движения, только из дальней пустоши доносилась песня и как бы удвоивала тишину. Полуденное солнце, пробираясь сквозь занавесы, опущенные на раскрытые окна и двери балкона, наполняло комнату мирным полусветом. Гармония и глубокое спокойствие целого отозвались благотворно в больной душе моей, -- я отдыхала и задумалась о былом. Образы, ушедшие в вечность, возникали перед моим внутренним взором, и так радостно обступали меня, что мне жаль стало расстаться с ними, захотелось удержать эти духовные виденья, -- это возможно, думала я, они не сны, они жизнь, -- моя жизнь, я облеку их в живое слово, и помимо себя они останутся со мною, спасут меня, воскрешая жизнь "из дальних лет", -- и стала писать воспоминания[4].