Вместо того чтобы призвать меня и поговорить со мной, Мейерхольд поднял страшную бурю. Немедленно начались экстренные заседания о том, что я сорвал или срываю премьеру, на следующий же день я был заменен. Надо мной навис меч возмездия. Мейерхольд хотел общественного суда, причем за мой поступок требовал объявления мне повсеместного бойкота и запрещения работать в каком-либо театре.
Заседание «суда», или разбор инцидента, происходило невероятно бурно даже по тому времени. Мне припомнили все мои проступки, и я был обвинен во всех смертных грехах. Один из молодых мейерхольдовцев, желая угодить Мейерхольду, позволил себе оскорбить меня словом с трибуны, словом такого сорта, за которое либо привлекают в свою очередь к суду, либо отвечают немедленно физическим действием. Для ясности я предпочел последнее. Началась драка. Мейерхольд, потрясая кулаками, крикнул по моему адресу: «Бейте его, он ударил сына крестьянина!» Я быстро осмотрел место действия, молниеносно соображая, какими стульями мне бросить в тех, которые ринутся на его призыв. Представитель ЦК Рабис, председательствовавший на собрании, полез прятаться под стол. Раздался оглушительный визг женской половины труппы. Однако дальнейшее «кровопролитие» было приостановлено.
Подобный ход заседания совершенно сбил с панталыку представителей союза Рабис, и они приняли соломоново решение: «Исключить Ильинского из Театра Мейерхольда». Но бойкота не объявлять и даже наоборот: предостеречь от возможности такого бойкота.
Свободное копирование
