Пьеса написана писателем-символистом и несет на себе некоторую печать декаданса, но она в то же время написана ярким, образным, свежим, прекрасным языком и, несмотря на ряд острых, весьма откровенных для кого фарсовых, для кого трагифарсовых, а для кого и просто невыносимо трагических положений, содержит остроумнейшую издевку над ревностью.
Мне было непонятно, как могли некоторые критики не найти никаких достоинств в этой великолепной пьесе.
Многие увидели в ней только сальности и фарсовые неприличия, вплоть до похабности, которых, на мой взгляд, в ней и помину не было.
А. В. Луначарский писал в «Известиях» в «Заметке по поводу “Рогоносца”»: «Уже самую пьесу я считаю издевательством над мужчиной, женщиной, любовью и ревностью…» Я был бы согласен с Анатолием Васильевичем, если бы он сократил свою фразу так: «Уже самую пьесу я считаю издевательством над ревностью…» И только…
В свое время драматург Киршон мне рассказывал, что он, будучи студентом Коммунистического университета имени Свердлова, то есть самого передового учебного заведения того времени, со всеми студентами, скопом, по нескольку раз ходил на «Великодушного рогоносца» и восхищался и пьесой и спектаклем. Неужели молодежь восхищалась только фарсовыми положениями?
Не буду забегать вперед и ограничусь впечатлениями о читке пьесы, но заранее скажу, что в постановке Мейерхольда не было места смакованию острых, фарсовых положений и что как раз в ней был найден счастливый ключ к правильному, целомудренному решению спектакля, о чем я расскажу позднее.
Свободное копирование
