Я успел сыграть только Ферри в «Сильве».
Роль оказалась мне настолько чуждой, что я вынужден был отказаться от всех мелодраматических рыданий и переживаний старого кабаретмена, так как попросту не понимал его «глубокого настроения», когда Ферри должен был разражаться рыданиями, слушая румынский оркестр.
В единственной рецензии, которая у меня хранится, было написано: «Ильинский — Ферри не тверд в мизансценах и танцах. Не использовал абсолютно выигрышной сильной драматической сцены в финале первого акта».
Я начал было довольно вяло разучивать партию комика в «Жрице огня» и вместе с этим все же закинул удочку через моего товарища Н. Я. Берсенева, работавшего в то время актером в Московском драматическом театре, к В. Г. Сахновскому. Я просил его разузнать, как Василий Григорьевич отнесся бы к моей работе в руководимом им театре. Оказалось, что Василий Григорьевич с радостью откликнулся на мое желание, в тот же день позвал меня к себе и предложил работать в Московском драматическом театре.
К моему удивлению, меня не отпускали из «Славянского базара», но я довольно бесцеремонно оставил театр оперетты и стал работать в Московском драматическом театре.
Меня заинтересовала роль богатого помещика Транжирина в водевиле Шаховского «Полубарские затеи», шедшем в этом театре. Роль Транжирина играл В. Ф. Грибунин, актер, которого я чрезвычайно высоко чтил и любил. Было большой смелостью с моей стороны выразить желание дублировать его в этой роли. Сахновский охотно согласился, так как Грибунин служил в Художественном театре и играл в Московском драматическом театре эту роль «на разовых». Довольно быстро, без помощи даже самого Сахновского, я вошел в этот спектакль.
На последней генеральной репетиции я огорошил Василия Григорьевича буффонностью своей игры, опереточностью и гротесковостью исполнения куплетов и танцев, которые были в этом водевиле.
Тут уже я показал, что недаром побывал в оперетте!
Сахновский только почесывал лысину. Но так как куплеты и танцы были действительно мастерски «отработаны» и вызывали бурные аплодисменты зрителей на первом же спектакле, даже кричали «бис», то Василий Григорьевич добродушно принял и санкционировал и успех, и мою опереточность, и, пожалуй, мою относительную «победу» над Грибуниным, которая заключалась разве только в этих самых отколотых мною «номерах».