15/V
Много воды утекло с момента последней записи… так много, что смыло радость присвоения премии, радость поздравлений… радость признания твоих трудов… радость жизни, наконец…
В душе пустота… в голове туман… в груди тяжелый камень… сердце болит… душа болит… У людей радость, как радость, а у меня все не так…
Как справиться с этим несчастьем? Непоправимым, чудовищным… несправедливым… не знаю. Сил нет. Хоть бы найти силы выплакаться до конца и утихнуть, умиротвориться… не знаю..» не знаю, где и в чем найти утешение… не знаю, нет, не знаю… Ничего не хочу. Ничего не люблю. Никуда не стремлюсь. Ничего не чувствую, кроме черного, безутешного горя.
Нет больше этих милых, ласковых детских, по-детски неповторимых прекрасных лапок, что на ночь скажут обняв:
— Папука, покойной ночи, папука, покойной ночи… И так до тех пор, пока усталые веки не скроют милых синих глазок и усталый голосишко моей звездочки не скажет, запинаясь: по-це-ло-вать…
Моя родная крошка, что ты наделала?
Последние слова:
— Ой, головушка болит!.. Кому-нибудь на ручки!
Не хотела обидеть ни того, ни другого… Прикованные к тебе отец и мать и день и ночь посменно и вместе… Кончались съемки… к тебе…
Потом закатились глазоньки, перекосило ротик, начались судороги и… прощай моя умная, чудная белокурая головка…
Реву, но хочу записать все, что помню, хоть это оставить на память… Судорога нам уже не вернула ни одного словечка, лишь слабое движение ручек на просьбу «обними», видно, что и в бессознании ты хотела успокоить любимых…
Туберкулезный менингит…
Какое страшное и безысходное сочетание слов…
Нигде не забыться… На съемках, дома, на улице… все полно тобою…
Чижик ты мой! Щебетун ты мой дорогой!
— Папочка, ты мне не пой песенок и сказочек не рассказывай, ты мне скажи, отчего ноготки растут.
— Лапонька моя, перестанет болеть головка — все расскажу…
— Нет, ты сейчас расскажи. А из чего они?
Обнял ее и заревел беззвучно…
— Папочка, ты плачешь?
— Нет, смеюсь я, детка…
— А чего смеешься?
— Да вспомнил смешное, деточка моя…
— Что ты вспомнил?
— Как ты смеялась…
Боже мой, что в этой головке делается! Какая идет борьба? Семнадцать дней боролась, не поддавалась болезни. Говорила мало.
— Какая идет борьба?
— Где идет борьба, мамочка, в Москве?
— В Москве, детка!
— А как же дядя Ваня? Позови его сюда. Я хочу его видеть. Ему трудно…
Профессор сказал в прошлый раз:
— Тебе, моя дорогая, не четыре года восемь месяцев, а восемь лет, четыре месяца…
8 мая…
Была страшная гроза, молнии сверкали сильно, гром гремел свирепо… молния рвала небо на части, дождь хлестал, как из ведра.
Дали хлоргидрат… Судороги быстро покинули вместе с жизнью…
В 9 часов 30 минут вечера тебя не стало…
Первая ночь судорог в грозе.
Последняя — в грозе.
А зелень буйная…
А весна властно выпирала из земли жизнь.
Лишь нашу жизнь, всю в тебе сосредоточенную, наш милый ребенок, она непреодолимо тянула к себе.
За что такое проклятье?
Что мы сделали такого?
А тем более, что сделала ты, чтобы так расстаться с жизнью, с нами, мученица…
Знаю…
Всем существом понимаю, сколько смертей приносит с собой каждый новый день.
Один Ленинград ежедневно уносит до 15 тысяч голодных.
Знаю, сколько слез льется ежедневно, ежечасно, какое огромное горе постигло мир, какие судороги сотрясают землю, все знаю…
Вида никому не показываю. Улыбаюсь даже.
Много работаю. Снимаюсь, как и тогда, когда после ночных съемок дежурил у тебя, сменив маму…
Свободное копирование
