25/II
Театр вызывает меня в Чимкент на репетиции «Дундича»[1]. Курский, назначенный на роль, заболел сыпняком. А сегодня получил телеграмму, что 23-го скончался. Хотя фабрика обещает выкроить все возможное, чтобы отпустить меня в театр, но уверен, что ничего не получится. Снимаюсь изо дня в день. Как-то легче при такой работе. На душе спокойней. Не стыдно людям в глаза глядеть. Картину наконец начинают гнать. Хотят павильоны закончить до возможности снимать на натуре.
В роли начал кое-что ощущать. Начинает нащупываться человек. Вот бы поиграть его сначала в театре!
Надо работать… работать…
Люди умирают. Ленинград в катастрофическом положении.
У Люльки второй раз воспаление легких.
Леша притихла и сникла.
Чтобы работать, нужны громадные усилия. И при этом напряжении горишь вполнакала…
Начинаю сдавать. Устаю сильно. Ломаю себя, но усталость дает знать о себе… Голова тупа, сердце пусто… Гнев переходит в неприязнь, как-то скатываешься к безучастью. Надо мобилизовать себя… Надо найти силы и приобрести «второе дыхание». Это, думаю, первая, хотя и затянувшаяся усталость…
Какой разрыв между желанием и силой — возможностью выполнить. И все-таки «с художника спросится».
С чем придем к победе?
Должны прийти достойно, хоть и с потерями…
Свободное копирование
