22/I
Дважды встречался с архитекторами, они эвакуированы сюда, и дважды спорили о принципах постройки новых театров. Очень обрушивался я на них за Театр Красной Армии и Ростовский. Мальцин[1], один из авторов Театра Красной Армии, был главным моим оппонентом. А я категорически против таких слоновых театров. Лицо мое, как и голос, как и темперамент, как все мои выразительные качества, не станут больше от одного пожелания современного архитектора-строителя. Они все остаются такими же. Другое дело будет, если вы изобретете к таким театрам еще лупу перед сценой. Но пока такой лупы нет, лично я предпочитаю играть в театре человеческом.
— Кому же, как не вам, играть на огромных сценах, с вашим темпераментом, голосом?!
— Слонам!
Смотрел еще раз «Каннибалов»[2].
Так не агитируют.
Рассчитывать московскому театру на то, что здесь всему рады, значит, рассуждать, как Абдулов[3]. Он меня спросил однажды, как мне понравилась его постановка на радио какой-то пьесы. Я говорю:
— Не понравилась. Это примитивно и тебя не достойно. Ты можешь делать талантливые вещи, а делаешь полуфабрикат. Пусть у тебя не получилось бы, мне была бы приятнее даже грубая ошибка, но то, что ты делаешь сейчас, меня оскорбляет. Это не ошибка, это невзыскательность…
— Ты ничего не понимаешь. И вообще я делал это не для таких, как ты.
— А для каких?
— Для Северного полюса, которые прислали мне массу благодарностей.
— А ты думаешь, что получил бы их меньше, если бы делал передачу с полной душой и талантом?!
Зритель, получив впечатление о силе и радости от твоего искусства, неизменно переносит эти качества и на тебя — актера-исполнителя. Поверишь ты в свое искусство, его обязательность, поверит и он.
Сумев передать зрителю, сумев уверить его в радости и силе твоей и его, ты делаешь большое дело в эту трудную годину. Как же нужно следить за собой, каким исключительно порядочным должно быть поведение актера и на сцене и вне ее. Как оскорбит недостойное поведение актера на сцене или в жизни, если зритель привык тебя видеть в облике какого-нибудь великого и дорогого его сердцу человека. А вдруг ты-то его и обманешь.