26/X
АЛМА-АТА
На пути — беспокойства, лишения, они чувствуются во всем и везде. На всем следы войны.
На второй же день начинаю сниматься.
Ноябрь
В гостинице прожили несколько дней, и пришлось выбраться. Здесь разместился госпиталь. Переехали в другую — похуже, но все равно хорошо. Лишь бы…
В работе спешка. Стараюсь не халтурить, но как это называется, если, только прочитав сценарий, стал записывать, что делать в каждый данный момент, чтобы на съемке не оказаться «голым».
Безразличие… Не хочется заниматься своим делом. Знаю, что нужно, знаю, что должен, что необходимо найти в себе силы, но где их взять, если душа пуста… если были такие напряженные месяцы… отдохнуть?..
А может быть, исчерпал себя? Ерунда какая лезет в башку…
Сценарий[1] не нравится. От чего оттолкнуться, не знаю, ряд обрывков, не имеющих прямого отношения к образу. Уничтожена вся стихия, обаяние стихийности, обаяние становления. Образ причесан под добродетельного современного командира, каким его создала современная драматургия, а не жизнь, нечто безликое, бесконечно добродетельное, омытое борной кислотой существо.
Протестуя против всего этого, пытаюсь повернуть роль, но на пути стоит робкий и точно не представляющий, что нужно делать, режиссер.
Сценарий переделывается вновь и уже в седьмой раз! Что получится — теперь уже никто не знает. Эрмлеру эта добродетель тоже не пришлась по вкусу. А может, переделав сценарий, пересмотрят и кандидатуру? Я боюсь, что не создам характера. Лучше не сниматься, чем сняться плохо.
Режиссер не нравится. Какой-то бескровный, вялый.
И вот результат съемок: просмотрев первый материал, который возили в проявку в Ташкент (с проявочными машинами в Алма-Ате накладка — не привезли главных частей к ним)… Посмотрел и испугался, боюсь, роль не сделаю, и что зря они были за меня, доверяли… какой стыд будет перед театром… срамота.
Середина на половине. Надо заикаться или не надо заикаться? Герой заикался, и это добавляет ему обаяния, а режиссер не знает, как к этому отнестись: давайте что-то среднее.
Пока переделывается сценарий, дирекция уломала сняться в весьма серенькой роли Васнецова в «Парне из нашего города»[2]. Столпер дал слово, что сделает все возможное, чтобы роль сделать значимой. Эрмлер[3] настаивает на хорошем актере на эту роль, так как роль не вытягивает, а это — представитель командования. Тем ответственней задача.
Я сделал несколько предложений, как сделать роль, не увеличивая ее в объеме. Всем нравится. Принимают. Но боюсь, что все это делается для того, чтобы успокоить меня и скорей начать съемки.
В общем, что-то все трудно.
Пленки нет. Все картины идут на пленке, привезенной для «Котовского». Павильоны строить трудно, нет материалов.
А немцы бешено рвутся к Москве… Каждый день мы не досчитываемся какого-то большого города. Наши сдерживают напор, не отступают. Где же заготовлен, наконец, рубеж? Ужель Москва?.. Да нет… Не может быть, не верю, не хочу верить, не могу верить!
Жив ли Ванька? Молчит…
В Ленинграде голод. Отдан последний пункт, через который поддерживалась хоть малая связь с «Большой землей», — Тихвин.
Что-то началось на юге. Наши отдали Ростов.
Хоть бы что-нибудь знать!
Сколько горя кругом! Такая непосильная тяжесть ложится на плечи народа.
А пройдет время, и каждый будет считать себя счастливым, что жил в такое время. Потомство-то уж наверно позавидует.
Свободное копирование
