authors

1427
 

events

194062
Registration Forgot your password?
Memuarist » Members » Anatoliy_Maksymov » Пещера

Пещера

15.06.1928
Пещера (Пештера), Болгария, Болгария

Пещера

Константинопольская Крестовоздвиженская русская гимназия переехала из Турции в Болгарию, в город Пeщеру (ударение на первом слоге) на западном склоне Родопского хребта. 
Недалеко от этого города находится город Батак, место национального паломничества в память погибших революционеров во время турецкого ига. Предание говорит о том, что турки, в назидание потомству, воздвигли в центре города огромную пирамиду из отрубленных голов и что кровь казненных текла ручьями по наклонным улицам! В местном краеведческом музее существуют доказательства турецких зверств. 

В конце двадцатых годов я перешагнул порог Пещерской гимназии.
Осенние занятия начинались 15 сентября. Меня же почему-то отвезли в гимназию за несколько дней до разъезда учеников и преподавателей на летние каникулы. Вскоре нас осталась самая малость, и мы развлеклись, как могли.

Гимназия размещалась в бывшей казарме. Это было длинное двухэтажное строение, разделенное на две части: мужскую и женскую. Первый этаж мужской половины был отведен под домашнюю церковь и классные комнаты. На втором этаже был дортуар с металлическими кроватями вокруг стен и набитыми соломой тюфяками. Отапливался дортуар тремя большими печками цилиндрической формы. Зимой для отопления такого помещения выдавалось по три полена на каждую, что "смягчало" ощущение холода, но помещение не нагревалось. Поэтому с наступлением ночи мы пробирались на древесный склад и "доставали" по дополнительному полену (а иногда и по два!), после чего мы были уверены, что в дортуаре стало теплее! 
С обоих концов казарменного помещения были пристройки, что придавало ему вид растянутой буквы "П". В одной из них помещался продовольственный склад и рядом с ним кухня. В другой пристройке помещался кабинет врача Беляева и лазарет. 

В стенах этой гимназии произошли мои первые контакты с подобными мне подростками, и здесь я получил первые уроки совместной жизни "маленьких мужчин".
Помню, мы играли в "казаки-разбойники". Суть игры заключалась в том, что разбойники убегали, а казаки их ловили ("пятнали"). Меня догнал казак и запятнал. По правилам, я должен был выйти из игры, но я этого не сделал – я не был знаком с правилами. Казак догнал меня и сказал: "Я тебя запятнал, и ты должен выйти из игры". "Ты меня не запятнал", – ответил я. Казак резко повернулся и сказал: "Я не буду больше играть с тобой, ты говоришь неправду"!
Какой урок для семилетнего мальчишки!
На следующий день я подошел к казаку и сказал, что больше не буду говорить неправду, и мы помирились.

Примерно в то же время у меня была иная история. Я слышал, чуть ли не на каждом шагу, "ей-Богу", а что это означало – я не знал. Я подошел к Виктору и сказал:
– Витя, твоя мама приехала!
– Врешь!
– Ей-Богу, приехала!
Витя взял мою голову "в ключ", отвесил несколько чекуш (чекуша – это скользящий удар по голове средним суставом сжатых в кулак пальцев) и сказал: 
– Я круглый сирота, у меня нет ни мамы, ни папы! Ты не только обманул меня, но еще призвал Бога принять участие в твоей лжи. Запомни, врать – это очень плохо!
Два урока морали за такой короткий срок!

Витя был небольшого роста, коренастым и физически сильным подростком. Я узнал, что он сидит четвертый год в старшем приготовительном классе по милости педагогического совета. В те времена, в конце двадцатых годов, доучивались воспитанники кадетских корпусов и гимназий, а также добровольцы, служившие в Белой армии и не успевшие закончить среднее образование и получить аттестат зрелости.
Поэтому начальство относилось "с некоторым пониманием" к затяжной учебе и даже допускало некоторые льготы, например, им разрешалось ношение военной формы тех частей, в которых они служили в Белой армии, и они не несли дежурства ни по дортуару, ни по столовой. Кроме того, они имели право курить в отведенном для этого помещении – "курилке".

По субботам (вечером) и по воскресеньям (утром) была церковная служба, длительная и утомительная, и велась она на непонятном для нас языке. Мы прибегали к различным уловкам, лишь бы быть освобожденными от стояния в церкви. Но постепенно мы освоили славянскую азбуку и церковный язык – служба стала доходчивей! 

В гимназии были круглые сироты всех возрастов, были дети бедных родителей, которым предоставлялась возможность отдать детей на бесплатные проживание и обучение; были дети если не зажиточных, то, во всяком случае, не бедных родителей. Некоторые родители присылали время от времени "своим детям" продовольственные посылки с колбасой, домашними сладкими пирогами или с домашними печеньями, с банками варенья и пряниками. 
Некоторые дети, "из богатых", вели себя совершенно нормально по отношению к сверстникам – делились полученным добром. Бывало, получит такой повестку о прибытии посылки на почту, и все толпой шли ее получать. Вернувшись с почты, посылку раскрывали и ее содержимое раскладывали по числу участников на равные кучки. Затем "хозяин" посылки отворачивался и отвечал на вопрос: "Кому?". 
Но не все поступали так. Иные, "подлизы", делились посылками только со своими покровителями, которые в ответ должны были опекать и защищать "малыша" от агрессии их сверстников. Таким подлизам дорога к участию в общих играх была закрыта, им устраивали молчаливый бойкот. При их появлении игры автоматически прекращались, все расходились и затем собирались заново немного поодаль. В таких случаях покровители были только беспомощными свидетелями решений жестокого, но справедливого детского суда.

Одно из любимых занятий перед сном заключалось в том, что воспитанники средних классов ловили "зеленых" (недавно прибывших малышей) и устраивали им "полет домой" – увидеть маму и папу! Для этого они усаживали малыша на скамейку, завязывали ему глаза и спрашивали: "Кого ты хочешь увидеть – маму или папу"? Малыш говорил: "Маму и папу". – "Вместе нельзя! Выбирай, кого сначала". Малыш выбирал. Скамейку чуть-чуть приподнимали и раскачивали. Это изображало полет домой! Малыш ухватывался за скамейку, получал слабый удар книгой по голове, и его сталкивали на пол. Ему объясняли, что он поднялся очень высоко и поэтому ударился головой об облако! 
Я тоже был зеленым, тоже "летал домой" и тоже ударялся головой об облака! 

Говорить о том, что мы вели голодное существование, было бы неправдой. Однако то ли у гимназии не было дополнительных финансовых средств на обильное питание, то ли молодежь в такие годы является особенно прожорливой – чувство пустоты в желудке было постоянным явлением. Нам ежедневно выдавалось "усиленное питание" в виде столовой ложки рыбьего жира (вкус которого у меня по сей день сидит поперёк горла!), который мы заедали солеными гренками и два-три раза в неделю кусочками жирного, вяленого тунца. 
Особым успехом пользовались, кроме рубленых котлет, манная и рисовая каши на молоке. Были домашние квашеные и маринованые овощи, соленые огурцы, сливовое повидло и, конечно, кислая и квашеная капуста. Однако ощущение голода нас толкало на охоту за "свежим изюмом", т.е. за недособранным виноградом. Такая экспедиция была связана с определенным риском – получить заряд бертолетовой соли, которую употребляли сторожа виноградников. 
Был и другой способ "улучшения ежедневного меню": кто-нибудь из старших учеников "брал под своё крыло" малыша и становился его "покровителем", а малыш – его "лошадкой". Моим покровителем был Толя Яловенко, ученик седьмого класса, по прозвищу "Кунак". Он ходил в косоворотке и подпоясывал ее узеньким ремешком с серебряными наконечниками. "Покровители", договорившись между собой о теме поединка, устраивали соревнование между "лошадками". Темой соревнования могла служить таблица умножения, стихотворение или еще какой-либо сюжет. В назначенное время "начинался бой": каждая "лошадка" в установленном порядке или декламировала выученное стихотворение, или трудилась над таблицей умножения, или играла в шахматы (которые меня пленят с тех пор по сей день), или выполняла что-либо еще. Побеждала та "лошадка", которая совершала наименьшее количество ошибок.
Покровитель получал два куска сахара от побежденного и делился полученным добром со своей "лошадкой". Некоторые играли на порцию котлет или на порцию манной каши, но Кунак отказался раз и навсегда принимать участие в "таких скачках".

Ежегодно, 17-го декабря, в день святой Варвары (покровительницы гимназии) устраивался бал: вся церковная утварь сносилась в одну из классных комнат, а в конце зала устанавливалась сцена. После культурно-литературного отделения были танцы под звуки гимназического струнного оркестра. Во время перерыва разыгрывалась лотерея: кусок туалетного мыла или коробка зубного порошка, или же тетрадка с ручкой и несколькими перьями, или еще какая-то мелочь.
Все призы были в соответствии с возможностями "чрезвычайного" бюджета. Однако бывали исключения: моя одноклассница Таня Жеваник выиграла спичечную коробочку и расплакалась, а потом узнала, что в коробочке были ручные часики!

На Рождество устанавливалась елка "до потолка" – для тех, кто не имел возможности уехать на праздники домой. Кулек с мандарином, с несколькими шоколадными конфетами и небольшим количеством леденцов и орехов сглаживал отсутствие домашнего уюта. 

На большие праздники, рождественские и пасхальные, за нами приезжали наши кричимские родители. 

Время от времени благотворительные американские организации присылали вещи, среди которых была и обувь. Эта обувь нам выдавалась в начале осенних занятий. С наступлением же теплых дней мы ее сдавали на хранение. Остальное время мы ходили, бегали и играли босиком в футбол (тряпичным мячом).

Был конец зимы. В один из таких дней, разгоряченный от беготни, я лег на скамейку отдохнуть и заснул. На следующий день во время занятий я почувствовал озноб, приятную вялость и желание спать. Помню, что Яков Иванович мне задавал какие-то вопросы, на которые я не смог ответить. Он подошел ко мне, приложил руку ко лбу и отвел в лазарет.
Оказалось воспаление легких в острой форме!
Я смутно помню, что мне клали горчичники на грудь и ставили банки на спину. Приехала мама, которой позволили устроиться рядом со мной. Много позже я узнал, что со мной произошел обморок и что пролежал я несколько дней без сознания. А очнулся я во время благодарственного молебна, заказанного мамой. Вспоминаю, что после ухода священника сестра милосердия "грубо" разговаривала с мамой, упрекая ее в том, что священник был приглашен без ее ведома!
Когда я немного окреп, меня отвезли домой.

Моя болезнь совпала с последней третью учебного года и с выпускным экзаменом (после окончания приготовительных классов). Меня освободили от этого экзамена и перевели в следующий класс – первый класс "настоящей" гимназии! 

Директором Пещерской гимназии был Александр Николаевич Ермолов. Моим воспитателем – Александр Иванович Федотов. Моя учеба была в руках Якова Ивановича Крохина: он мне показал первые буквы азбуки, помог составить первый слог и не скрывал своей радости, когда я, по его подсказке, составил первое существительное – мама! Он же, Яков Иванович, вел мою руку при написании первой полубуквы на наклонно разграфленной странице тетрадки.
Как мне им выразить, в нескольких словах, глубину моей признательности и благодарности за их бескорыстный и жертвенный труд?!

15.06.2018 в 10:11

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Legal information
Terms of Advertising
We are in socials: